Глава вторая
Тонкий лучик утреннего солнца защекотал щеку и скользнул к глазам. Хашита потянулась, пытаясь отмахнуться от солнечного шалуна перебирающего ее ресницы, натянула шелковое покрывало, чтоб спрятать лицо. Внезапно мелькнула мысль: «Сегодня такой день!». Она быстро откинула одеяло и соскочила с кровати. Босыми ногами зашлепала к окну, распахнула его, улыбаясь, вдохнула свежий утренний воздух. Легкий ветерок, принес в комнату летнюю прохладу с запахом цветов, заиграл в тонких шторах. Вместе с ним ворвались звуки просыпающегося Пандемониума. Рассвет уже позолотил высокие стены столицы, крыши домов, горные заснеженные вершины окружающие город. Был слышан гомон голосов жителей, спешащих за покупками в столь ранний час, щебетанье птиц, где-то кричал ослик, возмущенный слишком тяжелой поклажей, тянуло вкусными запахами свежей выпечки. Возле кровати с балдахином из тюля, как всегда, стоял небольшой столик, с готовым завтраком: стаканом рейдамового сока и омлетом с кониде, накрытый няней Офелией. Хаш улыбнулась: «И когда только она все успевает, не спит что ли вообще».

Нянька жила с ними давно, сколько помнила себя Хашита. Это была высокая, крутобедрая даэва, неопределенного возраста, со смешной баранкой на голове, носившая целомудренные темные костюмы. Из под очков смотрели, строгие и осуждающие глаза, но она была добра, несмотря на свое вечное ворчание и недовольство. Хаш видела, как эти глаза теплели, когда возвращался отец из Келькмараса, где служил в постоянном гарнизоне крепости, изредка приезжая, чтоб навестить свою дочь. Офелия была тайно влюблена в него безнадежно и навсегда. Бесконечное ее брюзжание иногда было невыносимо: «Хашита, так не ведут себя настоящие леди! Уважающая себя леди никогда не будет бегать сломя голову! Порядочная девица, не станет говорить «ты» бессмертным даэвам!» Хашита то, Хашита сё… казалось, претензиям нет конца. Иногда думалось, что и на смертном одре, будут слышны ее возгласы, что Хаш неприлично лежит и не так скрестила руки на груди. Но именно Офелия водила ее на уроки музыки, пения, танцев, стихосложения и в библиотеку, дав отличное воспитание, прививая хороший вкус, научила ее всему, что умела и знала сама. Учителя, которые на дому обучали Хашиту грамоте, истории, языку, географии и математическому счету, хвалили прилежную ученицу, а она словно губка, впитывала в себя новые знания. Хаш никогда не хотела быть ни поваром, ни портным, но нянька, все же смогла привить ей кое-какие необходимые в хозяйстве умения, однако настаивать не стала и отступила, видя явное сопротивление исколотым иглами пальцам и ожогам от плиты, предоставив самостоятельно выбирать любимое дело. Няня, с детства смотрела странными глазами на рисунки, проступающие на руках и бедрах девочки, рассказывала ей на ночь истории о большом расколе, постигшем Атрею. Наконец несколько дней назад, она отвела Хашиту в Храм Пандемониума, где та узнала о том, что посвящена и будет даэвом. Офелия была горда за воспитанницу, даже утерла слезу украдкой и сама сообщила Беллатору в Келькмарас о дате церемонии.

Хашита подскочила к туалетному столику с большим зеркалом, оглядела свое отражение. Большие голубые глаза, прямой носик, чуть полноватые губы, она хлопнула черными длинными ресницами, ища сходство с отцом, но только брови и высокий лоб, напоминали его черты. Кожа у нее намного светлее, разве что эта гривка по позвоночнику, да небольшой хвостик из середины спины и белокурые волосы. У Беллатора были очень красивые глаза, огромные, зеленые изумруды, ах, как бы Хаш хотелось иметь такие глаза! Ее становились темно-синими, когда она сердилась или обижалась, но чаще походили на безоблачное небо в ясную солнечную погоду. Хашита улыбнулась: отец же мужчина, вряд ли можно быть сильно похожей на него. Она взяла расческу и стала укладывать непокорные светлые локоны.
Есть совсем не хотелось. Хаш едва поковырялась в омлете, только лишь для того, чтоб не обидеть Офелию, которая старалась, готовила для нее завтрак и выпила только сок. Из огромного шкафа достала целый ворох туник, юбок, платьев, туфель и сапожек, бросила все это на кровать. Стала примерять, красуясь и кружась у зеркала, прикладывая то одну вещь, то другую, чтоб посмотреть, как они сочетаются. Хотелось надеть все самое-самое, выглядеть ослепительно, поразив всех, в этот особенный для нее день, в который она станет совсем взрослой и значимой. Наконец остановилась на небесно-голубом наряде, он так походил под цвет ее глаз, оделась и придирчиво оглядев себя еще раз в зеркало, осталась довольна своим выбором.
-«Вы уже встали? –сказала вошедшая Офелия. Оглядела почти нетронутый завтрак.- Снова ничего не ели, что я скажу Вашему отцу?» - няня сделала серьезное лицо и приготовилась читать нотацию о том, что Хашита слишком худа и ее унесет как руфелина ветром. Девушка засмеялась, подскочила к ней, закружила и чмокнула в щеку. Даэва сдвинула брови, пытаясь выглядеть как можно бесстрастнее, но все же, улыбнулась украдкой одними уголками губ.
- Вы сходите с ума, порядочная дама…-начала было она, но замолчала. Бросила взгляд на выбранные вещи, в которые нарядилась воспитанница, удовлетворенно хмыкнула про себя, подошла к туалетному столику и выбрала украшения. - Вот, эти очень подойдут к тому, в чем Вы будете на Церемонии перерождения. Она подала Хаш кулон и серьги, с камнями в тон платью, помогла застегнуть цепочку на шее девушки и невольно залюбовалась. Потом отвернувшись, поспешила отойти к окну, чтоб не выдать нахлынувших на нее чувств, делая вид, что разглядывает что-то на улице. Хашита еще раз глянула в зеркало. Да, она выглядит потрясающе, все в тон, смотрится как единое целое, вкус еще никогда не подводил Офелию.
-Спасибо огромное!- она подошла к няне и снова ткнулась губами в ее щеку. Та залилась румянцем, было видно, что такое внимание и благодарность, были очень приятны и тронули ее до глубины души.
- Вот еще, что за глупости! Абсолютно никчемные нежности. Снимайте наряд, я пока подготовлю его. И бегите встречать отца, иначе опоздаете, у Вас сегодня еще много дел. – Офелия, пряча глаза, быстрым шагом вышла за двери.

Хашита шла в легком сарафанчике, цокая каблучками по мощеной улице, к воздушному порту и вспоминала...
Сколько себя помнила, она всегда бежала. Маленькой девочкой, боясь опоздать, неслась в порт, спотыкаясь и падая, разбивая в кровь колени и размазывая грязными руками слезы боли по щекам. У портала толпился народ. Хаш тонкой змейкой юркнув в первые ряды, ждала, боясь пропустить тот миг, когда бойцы, вернувшиеся на побывку из Келькмараса, сделают первый шаг и ступят на землю Пандемониума. Увидев Беллатора, с криками радости подбегала к нему, и подхваченная сильными руками, царапаясь о кирасу, хватала его за шею. Отец, целовал Хашиту, шепча, как соскучился по своей маленькой девочке, а она, прижимаясь к нему, закованному в латы, пропахшему потом и чужой кровью, плакала от радости. Закинув за спину огромное копье, отец нес ее до самого дома, посадив на огромную руку. Хаш, шмыгая носом, с чумазой мордашкой, положив белокурую головку на грудь гладиатора, оглядывала всех с высоты его роста и готова была кричать от гордости: «Смотрите, это мой папа, самый смелый, самый сильный воин во всей Асмодее!»
Дома, вымывшись и надев чистую одежду, отец открывал свой куб и выкладывал кучу привезенных подарков: украшения, ткани, драгоценные камни, сладости, улыбаясь, смотрел как дочка, перебирала и примеряла на себя все это, укутавшись в куски ткани, танцуя, порхала по комнате, беспрестанно подбегая и целуя его. А потом, сидя в кресле у камина, пока Офелия хлопотала на кухне, готовила вкусный обед, Беллатор сажал Хашиту к себе на колени, убирая с ее глаз непослушную челку, долго смотрел в них с непонятной грустью, как будто видел то, чего не видели другие. Прижимая Хаш к груди, целовал в висок и шептал что-то на непонятном ей языке. Она слышала биение его большого сердца и это были самые лучшие моменты в жизни, когда рядом был тот, кто роднее всех во всей Атрее. Лишь однажды спросила его о своей матери, гладиатор посмотрел ей прямо в лицо, сколько боли и горечи было в этом взгляде, что она невольно испугалась, твердо сказал: «Никогда не спрашивай! Придет время, ты узнаешь!»
Став постарше, Хашита начала понимать, что язык был элийским, отец говорил, что она похожа, очень похожа, на ту, имя которой было Милана. Больше, она не задавала ему вопросов, боясь сделать больно, терпеливо ожидая момента, когда Беллатор посчитает нужным рассказать ей тайну, которую так тщательно берег. Хаш так - же бегала встречать его в порт, когда он приходил из крепости Келькмарас на побывку, после страшных изматывающих боев в Ингиссоне, все так же прыгала к нему на шею, едва он появлялся из портала, так же гордилась своим папой, до слез радуясь ему и сидела у него на коленях, несмотря на осуждающие взгляды Офелии:-«Уже слишком взрослая, чтоб вести себя подобно ребенку».
Вечером, поцеловав дочку на ночь, отец всегда уходил, посидеть в таверну со своими друзьями-вояками, возвращаясь совершенно пьяным, почти ночью. Она слышала, как запинаясь, неверным хмельным шагом, он шел к себе в кабинет. Хашита побаивалась его в тот момент, но осторожно на цыпочках подкрадываясь, к чуть приоткрытой двери, она видела, как гладиатор, поставив бутылку бренди на письменный стол, доставал какой - то небольшой бумажный листок, пожелтевший от времени, перечитывая его, бесконечное количество раз, беззвучно плакал и пил, подливая спиртное себе в стакан. Сердце Хаш сжималось от жалости. Большой и сильный воин, которым он был для всех, в тот момент, был таким беспомощным и слабым. Мужские слезы катились по темному лицу, он оплакивал свое неизбывное горе, известное только ему одному.
Потом приходила Офелия, долго говорила что-то, гладила по голове, успокаивая Беллатора и он, поддерживаемый нянькой, покорно плелся к ней в спальню.
Лежа в постели, Хашита плакала, ей было жаль обоих. Одного, потому, что не любил и дарил свои скупые пьяные ласки лишь в благодарность, да изголодавшись в постоянных битвах по женскому телу. Другую - за то, что с терпением мазохистки - любила, надеясь на чудо, радуясь редким минутам близости и понимая, что душа любимого, не будет принадлежать ей никогда. Эти двое были несчастны, каждый по своему, но хоть на какое - то время, они забывали об этом.

Она торопилась, но старалась выглядеть как можно степенней, это удавалось плохо. С ней здоровались шиго, работающие в порту, охранники, многие хорошо знали ее, ведь она столько лет ходила сюда. Хашита с улыбкой махала на приветствия и уже почти бегом, подлетела к площадке, встала рядом с теми, кто тоже ждал. Напрягая глаза, вглядывалась в глубину портала. Один за другим выходили бойцы, с обветренными, но улыбающимися лицами, обнимали встречающих, радуясь короткой передышке и небольшому отдыху в Пандемониуме. Волнуясь, она увидела наконец, знакомую высокую, мускулистую фигуру, которую не спутала бы никогда и ни с кем! Подбежала, не в силах больше сохранять свою напускную взрослость, кинулась на шею, пряча слезы, наполнившие ее глаза. Беллатор подхватив дочь за талию, закружил, целуя в щеку, как в детстве. Было абсолютно все равно, что подумают вокруг, считая это ребячеством и несерьезностью. Для отца, она навсегда останется все той же маленькой девочкой.
Поставив ее на ноги, скинул латные перчатки, взяв лицо Хаш в свои ладони, пристально посмотрел изумрудным взглядом, в котором всегда жила грусть.
-«Какая ты стала Хашита… настоящая дама…Ты у меня красавица!»- он поцеловал ее в лоб. Взял хрупкую ладонь, в большой кулак, покрытый мозолями от огромного копья, с которым так редко расставался и они зашагали рядом, по улицам Пандемониума. Сильный гладиатор и стройная девушка с белокурыми волосами, ростом ему по плечо, двое самых родных в Асмодее…

Хашита