ИСТОРИЯ СТАРОГО ЛЕГИОНЕРА
Глава 3.
 Исхальген, где я, наконец-то, закончил все дела, что меня держали – как помог бандитам Ррына с оборотнями и му-му, людям довольно сложно одолеть их, Даэву куда проще. Принес еду для Мунина из самого Пандемониума – я не считал, сколько было потрачено кинар, меня это волновало в последнюю очередь, ну и как финальный аккорд – уничтожил пространственные врата – на плече притащив верещащую Рани к разбойникам и сдав ее отцу. Таких проклятий в спину, как от этой девчонки я давно не слышал. Посмеялся знатно.
И Альтгард. Бездна – холодный ветер в лицо, сразу же обветренные губы, холод который забирается под доспех и сильные потоки эфира, в которых можно раскрыть крылья и взлететь. Как же я был слаб,… но это меня тогда не остановило, раскрыв крылья, я взлетел к порталу и на осколок скалы, что парил над Альтгардом, остановился там передохнуть. Ветер безжалостно трепал волосы, а снег забивался за ворот простой кожаной куртки, но все это только доставляло удовольствие, вместе с бутылкой бренди. Сев, я закрыл глаза, чувствуя спиной недовольные взглядов аканов, слишком молодых, что бы помнить, что было на самом деле.
***
Я родился еще тогда, когда Атрея была единой и целой. Я плохо помню, какой именно она была. Сейчас мне кажется, что это был далекий и прекрасный сон. Помню кристально голубое небо и золото колосьев, которое простиралось так далеко, что казалось уходит на небо (казалось, они простирались так далеко, что я мог видеть их даже на «стенах, уходящих верх на небо»), кристально чистую воду, в которой руками можно было ловить рыбу. Наш большой дом, огромный сад, в котором круглый год собирали урожай овощей и фруктов, и большое поле - от сюда и до самого края мира. Огромное поле. Как отец говорил «наше достояние и богатство». А еще я помню теплую, вечно посмеивающуюся над нашими выходками и беспокоящуюся улыбку матери. Грустящую, когда мы проказничали больше остального. Серьезный взгляд отца и «еще больше работы» вместе с ремнем по задницам. Смех, радостный смех сестер. Нам благоволил сам Айон. Башня вечности была центром мира, и ее можно было видеть, где бы ты ни был – никогда не заблудишься. Вокруг нее вращались солнце и луна.
Сад с меллой. Она цвела огромными бело-красными цветками, в две ладони. Каждый раз, когда она цвела, на столе в доме стоял большой букет из цветов, и всегда в это время было мясо диких фогусов. Отец брал меня на охоту, в это был сезон охоты на толстых диких «свинок». Ароматный запах тушеного или жареного мяса, запеченная целиком тушка на открытом огне. На всю нашу совсем не маленькую семью – не только родню, но и работников.
Помню высокие деревья с фруктами и ягодами. Огромные загоны для домашних фогусов и браксов. Каждое утро я, мой брат Лит и наш отец гнали браксов на водопой. А потом Лит, так как был самым младшим, вместе с парой-тройкой других таких же мелких мальчишек, детей работников, оставались следить за ними, а я и отец шли обратно домой, рубить дрова, обрабатывать поле. А если надо то помогать и маме, Аскерии, по дому. Тогда я считал себя взрослым. Иногда, под каким-нибудь предлогом, а если говорить честно, то просто из-за желания побездельничать, я оставался с младшим братом, задерживался, и мы вместе гоняли браков или катались на них, за что получали нагоняй от отца и еще больше работы. Но нас это никогда не останавливало. Помимо брата у меня еще было четыре сестры. Самая младшая Пран, была еще грудным ребенком. Вторая - погодка с Литом Нармия. Она носилась с нами и не отставала от нас ни на шаг. Для меня брат был всегда Литом. А так Литар. Как и я для него, вечно был «Си», на оставшиеся буквы, когда он был маленький, ему не хватало сил чтобы выговорить, а потом видать не хватало ума или хватало наглости! Или в отместку мне за то, что я звал его - Лит. Не важно, зла мы друг на друга с братом все равно не держали,… а шалили вместе, как и дрались за внимание матери и отца. Не без этого. Хотя чего скрывать, ремня нам доставалось поровну, работы тоже поровну, но по силам каждому, прежде всего, когда мы трепали нервы маме, и пирогов тоже поровну, когда мы не были сами себе «фогусами» или «трирогами между двух копн сена». Нармии доставалось меньше, да и часто мы ее выгораживали. Наверное, мама знала об этом.
Еще две сестры были старше нас: Райка и Вилла, но это последнее что нас смущало, хотя они нас и гоняли. А мы прятались в стогах с сеном, дразнили их и дергали за косы.
Таково было мое детство. Большой дом, расположенный в стороне от любых больших городов, или поселений аборигенов. Вечный шум, гам, постоянная работа, большие поля. Благодаря браксам и наемным работникам, что жили у нас, мы поставляли лучшее зерно, какое только могли вырастить, во все близ лежавшие поселения и на большие ярмарки. Куда, по мимо людей, привозили свои товары и аборигены – оборотни, большие кошко-подобные – украшения, и лучшие, что видели люди шкуры. Редко-редко можно было увидеть на такой ярмарке могучих с темно-красной кожей краллов, часто они приносили на обмен руду, которую не могли добывать люди. Му-му и брауни, я почти не помню, хотя кажется они тоже были. Вечные шиго, которые могут всучить все что угодно и по каким угодно ценам. Без них не обходилась ни одна ярмарка, ни один торг, а уж как они любят посредничать.
Большие ярмарки.
Крик матери с крыльца: «Обед». Или прибегающие «мелкие» верещащие по пути: «Обед». Вечерние песни под звуки музыкальных инструментов. Смех. Да чего скрывать и слезы – из-за драк, из-за того что был не понят, обиды из-за того что снова наказали за проказу или наоборот радость за эту проказу, не смотря на ремень.
Я помню времена мира.
С утра и до поздней ночи мы работали, даже если зерно еще только всходит, нужно заботиться о браксах, нужно заботиться о фогусах, нужно... принести воды в дом. Но было время и на поваляться в сене и по подсматривать за девушками, что купались на реке, хотя за это обычно так попадало, но все равно было интересно. Находилось время и вознести молитвы Айону, а то и послушать бабушкины сказки.
Бабушка – казалась олицетворением добра, она была удивительной женщиной – мудрой и старой, ни вторую бабушку, ни дедушек, я не помню, они ушли раньше в поток Эфира, к Айону, а ее невозможно забыть. Как и ее голос тихий, мягкий, раскатистый.
-…второй раз пришли два крестьянина к Драканну Бритре, что бы испросить у него помощи. В прошлый раз они не могли поделить землю, а в этот раз фогусы одного принесли приплод от фогусов другого, так кому же принадлежат эти фогусики? На равную долю, никто из мужчин не соглашался, да и не делится 41 поровну-то. Как поделить, если фогусы одного просто сделали дело, а второй мужчина выкармливал и выхаживал фогусов? И как и прошлый раз Драканн Бритра сказал – поступать по совести и не разделил маленьгих-фогусов, потому что без матерей они умрут, а тот у кого жили фогусики отдаст – когда те вырастут второму фермеру. И третий раз они пришли, обвиняя друг друга в поджоге – и третий раз Драканн задумался – и не стал делить и возмещать все, а сказал им отдать все детям – у одного была красавица дочка, у второго молодец сын. Мужчины доверились мудрости Драканна и к их удивлению – вскоре на всей земле вырос большой дом, межа между полями и землями была зарыта, а фогусы стали общими потому, что дети этих двоих любили друг друга и после того, как у них появилась своя земля, они сыграли свадьбу, по всем традициям Айона и жили они долго и счастливо, не деля ни фогусов, ни кидаясь обвинениями друг в друга.
Бабушка сидела в кресле перед огнем и трепала Лита по волосам, я уже спал. Отец взял меня на руки, а я обнял его, потому что так было удобнее, и сквозь сон спросил:
- Па, а чем сказка закончилась?
Но ответил Лит, тоже идущий рядом с нами и тоже уже клюющий носом.
- И жили они долго и счастливо. – Отец всегда так говорил мне.
Я кивнул, потом бабушка расскажет еще сказки, такие или другие, знала она их превеликое множество, наверное, думал я, когда я буду таким же как она, я тоже буду знать много и разных сказок.
Такие сказки были наверное для Лита. Хотя сказки были не только добрыми, иногда конец был совсем не добрым, я редко засыпал. Он наоборот спал под те, которые рассказывали для меня. Об огромном белом-калифе, что жил под мостом. И когда на небе скроются луна и солнце он выходил на охоту и ждал свою добычу под мостом. И если кто-то будет проходить по мосту в такое время – то непременно будет разорван им. И двум сестрам – было очень интересно, живет ли калиф под мостом в безлунные ночи, и они как-то убежали из дома. На утро их никто не нашел.
Я никогда не крался к мосту, потому что последние строчки сказки задели меня до глубины души – что мама, и отец тех девочек горевали об их потере и так никогда и не нашли места, виня себя за то, что произошло. Я бы хотел победить калифа, а если я не справлюсь?
Я не хотел, чтобы мои родители переживали. Впервые обиделся и разозлил на брата, когда он назвал меня трусом! За драку нас наказал отец, а мама пожалела, рассказав, наверное, какую-то простую истину – какую… Айон только помнит. Но к мосту по ночам, когда не видно было луны, я не ходил, а брат, больше не называл меня трусом.
В деревне на ярмарке, я рассказал старосте о калифе под мостом и он сказал, что непременно пришлет кого-нибудь «победить белого калифа».
Когда Лит повзрослел, мы уже все вместе шли на поля и возвращались к обеду, а потом только к ужину. Полю нужен был уход – а росло все быстро, не успеешь посадить, уже и снимать урожай пора. Я не помню голода и болезней, хотя и помню смерть нашей бабушки, которая умерла дома в покое и благоденствии, счастливая, что у нее такая крепкая семья. Помню ее морщинистое лицо и морщинистые, но такие теплые руки.
Я плакал. Тогда ко мне подошла мама, и обняла, а я сказал, что «Я не плачу». Она согласилась со мной.
Отец нас с братом учил всему что знал сам – как растить зерно, как правильно его сажать, как правильно охотиться, он умел это не много, у меня получалось значительно лучше. Силки и капканы. И меня распирала гордость, когда я мог сказать маме и сестрам после охоты, что это «я поймал!». А отец хлопал меня по плечу.
Лит как-то был не сторонником охоты, попроказничать это завсегда, но вот на охоту он не ходил, больше любил рыбалку или почитать что-то. За книги меня было силком не загнать, ну как Лита на охоту, в отличие от охоты за книги загоняли уже меня. Учили нас читать и писать, я не любил это, но учился. Не понимая, зачем это нужно, я же не жрец и не старейшина деревни. Пока отец не показал мне тяжелые учетные домашние книги. Но все равно читать и писать я не любил, а приходилось. Лит мне помогал.
Среди наемных работников, была очаровательная девушка Ски, которая была не против поозорничать с нами… Хотя я бы сказал, что мы озорничали на ее глазах, и редко-редко она присоединялась к нам. Хотя и работала она, чуть ли не больше остальных… и именно она стала моей первой любовью. Лит, дразнил меня, а я не знал, как подойти к ней и что сказать, только соглашался на очередную проказу или старался помочь ей в работе: принести что-то, отнести, вскопать, выгнать «Упрямого». Это был большой и очень упрямый бракс, который вставая в борозду, просто пойдет вперед, но сначала его нужно было выгнать из загона. А для Ски – это было невозможно.
Медовые волосы, чистая улыбка, золотистая кожа и глаза цвета хмельного меда, вечно насмешливые и беззаботные. Разве в нее можно было не влюбиться?
Я носил и огромные букеты полевых цветов, и даже отложил деньги, что бы купить ленточки на ярмарке, купил и подарил. Вместе мы гуляли по вечерам, тогда я не мог связать двух слов, когда она смотрела на меня, и глупо смотрел на нее, что-то говорил, кажется совершенно невпопад. Дурак-дураком был.
И еще глупее я чувствовал себя – когда мы первый раз поцеловались, а уж о первой ночи на сеновале, я просто промолчу – глупо, не ловко и как-то нелепо все было, хотя и хорошо. Нелепо, но здорово.
И это был я? Сейчас, сидя на ледяной вершине Альтгарда, я мог недоумевать. Нелепые поцелуи. Глупые, ласки. Но как-то оно все обошлось. Ей понравилось. Мне тоже.
|