ИСТОРИЯ СТАРОГО ЛЕГИОНЕРА

Глава 5.

…А помимо войны я предпочитаю секс. Это уже не изменишь, это - часть души. Можно забыть обо всем и на мгновение потеряться в тихой, черной, абсолютной пустоте, наполненной самой пустотой. В этом всегда есть что-то особенное, нет ни вопросов, нет ни предложений, просто кто сильнее, просто кто больше хочет, просто – простые движения, которые уже не одну тысячу лет не меняются и остаются такими же простыми. Когти, вспарывающие кожу, боль, запах крови - всего лишь соус. А если кто-то знает целительную магию, то вообще как гарнир, который сменяется покоем от лечения, чтобы снова родилось что-то такое, что заставит забыться.
Но мне это всегда нравится, и может что-то я и забыл, но по-прежнему люблю войну, убийства, смерть, свою или чужую, и трах, секс, занятия любовью.
Это помогает забыть, а вместе с бренди – хотя бы пару часов я смогу не мучаться от какой-то пустоты внутри. Я пью, чтобы забыть, хотя отчаянно хочу вспомнить то, что так хотел забыть.
В это утро я отдохнул, потянувшись снова к бутылке. В Пандемониуме я появлюсь еще не скоро, но с Дфоларой я попрощался и по глазам я видел, что опоздания, не к Триниэль, а к Сабрине, мне не простят. В нем еще не умер человек, не умерло то, что делает его близким к людям, к своей семье и мне не особо хочется способствовать смерти этой вещи. Оно придет, но придет само, придет потом, неизбежно, как неизбежно кто-то понимает, что бессмертие это яд или благословение. Когда сотня, другая, третья, и даже если на Даэвов то теряешь, то людей…

***
…Нас было немного. Или много? Как посмотреть, большей частью женщины и дети, меньшей – мужчины и парни. Почему? Женщины в тот час были дома, а мужчины – кто-то обедал в поле, кто-то только шел на поле после обеда.

Моя мама, Аскерия - тихая, скромная женщина, но даже во всем этом она обладала каким-то непререкаемым авторитетом. Чудовищно то, что когда она увидела меня и Лита, она не сказала ни слова, только поседела прямо на моих глазах и побелела, но так и осталась сначала стоять, потом обняла меня и брата. Я молчал. Слезы стояли в моих глазах, но ни единого слова я сказать не мог. Лишь что-то срывалось с моих губ.
Не знаю, в тот момент мне ничего не казалось, а позже я понял, она умерла, какая-то часть нее оборвалась и она не могла поверить в то, что случилось, вернее, понимала - но во снах, нет-нет, она звала Нармию, отца… Виллу, это уже позже.
Мой брат, Лит. И даже в том пекле, в котором мы оказались, я смотрел в его глаза, видя слезы, и не знал, что сделать, чтобы их не было. Это не были слезы от разбитого носа, когда я бы еще посмеялся, дал бы подзатыльник и сказал бы что он не мужчина. Это было что-то другое. Синие, словно небо… и я смотрел в его глаза, и не видел отражение себя. Позже, в ту же ночь, когда Ски и мои дети уснули, я нашел его вдали от всех. Он молился, впервые я слышал, как он молится, я хотел наорать на него, что нет Айона, но не смог отобрать надежду, лишь обнял. Меня вряд ли остановили молитвы. Может просто кровь? Пусть верит. Так ему легче.
Моя сестра Райка. Она кричала, плакала, требовала ответов… но ответов не было, лишь тот ужас, что произошел. Ее муж Данир. Их трое детей… Если Райка кричала, то Данир лишь хмуро смотрел – лишь сказав жене позаботиться о детях. А сам говорил, что мы прогневали Дракканов и что должны идти в деревню в святилище Айона. Там защитят. Наверное, это и было разумно, но я видел дым, и уже сейчас я точно знал: деревня это последнее место, куда нам нужно идти. И я не собирался молчать, я вообще никогда не молчал. На моих руках была…
Ски и мои дети. Я понимал Данира, но защитить в деревне, которой уже нет, мы не могли никого. Моя милая, добрая, кроткая Ски… я не знал, что делать, когда она плакала, не знал, что сделать, как утешать. Она не кричала, она просто сидела, держа на руках Флори, а на коленях лежал Рай, и слезы текли из ее глаз. И никакие слова, никакие объятия, не могли это изменить, никакое «Все будет хорошо» - она кивала, а слезы лились. Они просто были. Рай плакал. Флори молчала. Я мог лишь обнимать, но ее слезы, казалось, она плакала даже когда высохли ее глаза, разорвали что-то во мне. И тогда я хотел отдать все, что имел, не имел или мог иметь, чтобы эти слезы прекратились.
Пран лишь смотрела непонимающе вокруг и задавала простой вопрос: «А когда вернется папа и старшая сестренка?» Не знаю, что мама ей сказала, не знаю, что рассказала, но с тех дней она стала тише воды, ниже травы… но тогда я не знал, что росло в ней и чем это обернется. Как и с самим собой.
Конри, рыжеволосый парень, с кучей веснушек, почти сразу получил по морде, уж не знаю, но его крики о том, что мы должны вернуться и покаяться перед дракканами, Лордами-Драконами, что это наша вина за неуважение к ним…
Каждый переживал как мог.
Эрс, убежавший от огня, он хотел вернуться. Его две сестры, отец и брат погибли там. И он хотел убивать, хотел мести, ему нечего было теперь уже терять, в отличие от нас всех. А нам он нужен был и тогда мы первый раз с ним сцепились, доказывать что-то словами было пустым. У меня была семья, он потерял все. Никто не вмешивался, но в тот раз, мне повезло, повезло, что на какое-то время наш конфликт чуть угас и он согласился.
Дети, женщины, я помню каждое лицо, каждый взгляд, каждую слезу, каждый крик – старая бабка Каранта, ну как. старая бабка? Эта бабка еще фору любому молодому задаст. Ее две внучки Энга и Лип, отец и сын Нисс и Длоа. Мирс – молодой парень моего возраста, неплохой охотник. Цана, Грит, Хейдарнир.

Имена, лица, слезы, крики. Как мне удалось все это прекратить, не без помощи моей мамы, которая смотрела на всех, а слушали меня. Да уж… оборванцы, без дома, без всего и только лес вокруг. И понимание этого пришло не сразу. Пришло потом, через многие дни. С тех пор я больше не считаю время, словно бы его и нет.
Сейчас, как и учил меня отец, все эти люди были на моей совести, и даже если бы он не учил, все равно нужно было что-то делать, как-то делать, не стоять же здесь. Мертвых… а среди нас были и мертвые, кого мертвым уже уносили в лес – пришлось почти бросить. Из оружия пара ножей, посохи, да луки, что были собраны вскоре на скорую руку. И убежище для женщин и детей.

***
- Лит?
Я шел осторожно к воде, хоть мы и были в низине и прятались в лесу, за водой все равно нужно было идти, и лучше всего это было делать в утренних или ночных сумерках. Оставаться рядом с водой было опасно. Днем передвигаться было опасно, ночью еще опаснее, но на месте сидеть было ой как нельзя, то и дело над деревьями мелькали крылья дракканов, а мы прятались как крысы, чтобы не попасться им.
Мои шаги не были бесшумными, а голос я позволил себе повысить, чтобы не плутать впотьмах, и найти все-таки брата «ушедшего за водой». Знал я, за какой водой он ходит. Его вода это были молитвы, уж не знаю, слышал ли его Айон, а я вот в очередной раз не слышал и слабо представлял, куда он мог пойти.
- Лит?!
И справа сначала я почувствовал, потом увидел движение. Наверное, будь это большая, жирная ящерица, то я был бы уже мертв, а так, только слегка придушил «младшенького», когда тот подумал, что так меня проще позвать.
- Какого ты тут снова делаешь?! – Возмутился я, тихо почти шепча ему в лицо, которое было передо мной.
- Я молился и набрал воды. – Честно ответил он, отчего мне в очередной раз захотелось его тут же придушить, своими же руками.
- Сколько раз я тебе говорил: не ходи один?! Сколько?!
На что он лишь опустил лицо, прекрасно зная, что одному лучше никуда не ходить, но в очередной раз «никто не заметит, пойду, помогу» играло свое. И я бы снова его придушил прямо здесь. Вот просто взял бы и придушил. Но вместо этого только выпустил из захвата и попросил. Снова. Опять. Заново.
- Не ходи один. Прошу. – Я покачал головой, убирая хвост за спину. - Мы идем в деревню проверить, может святилище еще цело и кто-то выжил. Ты с нами?
Лит посмотрел на меня и без слов кивнул, как часто бывало, я знал его ответ до того, как задам вопрос и мы, не сговариваясь, пошли вместе за водой, чтобы было и что пить и… детей подмыть.
За ту неделю, что мы крались до деревни, когда я настаивал что туда идти было бесполезно и там уже ничего нет, все-таки надежда всегда берет вверх над здравомыслием, и чего скрывать, мой тот побег за братом, отцом и сестрами, был чем-то таким же безумным, как и этот «в деревню».
А может быть, там и припасы какие уцелели. Хоть мы были и в лесу – дичи было мало, а из всех нас только я и Мирсар, или просто Мирс, могли охотиться. А в силки как назло никто не попадал.
Мы набрали с Литом воду и вернулись так же в лагерь… а сумерки как раз спускались, чтобы каких-то полчаса туда и полчаса обратно. И снова скалимся, как голодные волки, я и Эрс друг на друга. Его обида, злость, отчаяние, желание засунуть выскочку из семейки куда-то… и в который раз, за прошедшую неделю, мы не соглашаемся, но все-таки действуем сообща.

***
Полчаса тянулись словно сон. Низкие ветки деревьев, шуршащий от каждого шага подлесок, и я уже точно знаю, что так не шуршит ветер, слишком неровно все мы шли. Неровно, неверно. Напуганно. Когда может быть там все в порядке и это именно мы разозлили мудрых Лордов-Драконов. А здесь все в порядке? Когда лучи луны пробиваются сквозь листву, серебря тропинки под ногами, когда все кажется каким-то мифическим сном или простой игрой. Хотелось бы в это верить, потому что я снова слышу неровные шаги, что выдирают меня из сна, и шипение Эрса.
- Ну что, иди, проверяй, охотничек.
Глаза Лита… хорошо, что Эрс не видел этих глаз… наверное, тут же бы стал напоминать рычащего пламенем драккана. Но глаза, этот взгляд я запомнил и нехотя покачал головой, мол, все в порядке, и только шепнул губами, без слов. «Все хорошо. Я пойду.» Но кто бы знал, как мне было страшно?... Увидеть еще мертвых? Увидеть обгорелые дома и ничего не узнать? Страшно за то, что я снова оставляю Лита. Страшно за себя. Я боялся, как наверное, никогда до этого.
Но вслух я ничего не ответил, а пошел первым, осторожно ступая по кромке леса, пока… рука не закрыла мне рот и не втащила под лес.
Оджей, старый охотник, это я понял только когда меня перевернули к себе лицом, и я перестал дергаться. Немолодой мужчина, которого я видел несколько раз мельком, но больше меня все-таки не он учил охотиться. Широкая борода, въедливые, но добрые серые глаза сейчас выглядели озабоченно и напугано.
- Живой? – Ни с того, ни с сего спросил он.
Я поспешно кивнул, оказаться с перерезанным горлом как-то не хотелось.
- Сиер?
Я кивнул.
- Ну малец… откуда ты?
– У нас там лагерь, женщины, дети, а я и еще мужчины, мы в деревню.
Сейчас бы я десяток раз подумал, стоило ли мне ему говорить? Тогда я о таком и не задумывался.
- Нету ни деревни, ни людей. Только мертвые.
- Тогда припасы?
Оджей покачал головой и сделал мне жест молчать и кивнул за собой, на этом наш разговор закончился, а я, как до этого сам звал, услышал голос брата, которого так же как и меня до этого – довольно быстро заткнули.
- Придурки! – В душах прошипел старик, впрочем кажется сердиться он не мог или не хотел, только смотреть на нас, когда я помогал подняться брату с травы.
Я хотел его в тот момент убить… но лишь выдохнул, улыбнулся и обнял, чтобы проверить, все ли с ним в порядке.
- Как…
Вопрос не сорвался с губ, мы переглянулись и все поняли сами.
- Идемте, мы и так наделали слишком много шума, скоро и сюда дойдут.
Мы переглянулись, но согласились и вскоре пошли за ним в сторону, как могли тихо. Каково же наше было удивление, когда, отойдя в сторону, мы увидели людей, что неторопливо брели в сторону той опушки, где мы были. И каково же было понять – что походка их была какой-то другой, а шарканье ног было слышнее, чем где-то еще. Кто-то свалился, кто-то прошелся было по упавшему, но свалился и они поднимались.
- Мертвые. – Пояснил Оджей. – Охотятся за живыми и едят.
Мы переглянулись, сложно было в это поверить и хотелось было убежать от сбрендившего старика, но то, как эти «мертвые» стали шариться по кустам, ввело нас в оторопь. Если бы не Оджей, то рано или поздно они бы дошли и до нас… тогда я не знал, что они могут сделать, хотя и это пришлось узнать.
Обгорелые, шатающиеся… «Ходячие». Такое имя быстро прилипло к ним, когда мы уже все вместе, с Оджеем, все-таки шли по краю, обходя деревню. Старались не шуметь, но все же получалось так, что нет-нет «ходячий» поворачивается и идет от деревни в нашу сторону, чтобы, ничего не слыша больше, останавливаться и бесцельно бродить два шага вперед – два шага назад.
Глаза Оджея лихорадочно сверкали, он был похож на полоумного, но сейчас я и Лит выглядели ничуть не лучше, особенно когда – пытаясь убедиться в том, что все потеряно – обходили остов кибеллума, который возвышался черной грудой обгорелого дерева и камня, а изнутри с характерным шарканьем бродили ходячие.
И тут крик, с другой стороны от деревни, по голосу я узнал… Конри, не стоило его брать, но сколько я ошибок еще совершил? Его крик. Тут живые. И… в тенях сложно было увидеть, только услышать, как он захлебывался криком, чавканье и эти звуки нельзя спутать, тогда я не понимал, и только Оджей увел нас в лес и привел оставшихся от маленького оставленного мной отряда. Мир перевернулся – мир просто перевернулся, когда люди перестали быть людьми, а стали чем-то, когда сейчас даже Эрс молчал.

***
Прежнего мира не было. Люди – бродячие после смерти. Дракканы и дракониды, я с тоской вспоминал бабушкины сказки, да, бабушкины сказки. Мы скрывались, и с этого момента я перестал считать дни, недели. Ски – считала. Даже дни рождения детей праздновали, но с какого-то времени я потерял счет всему. Кто-то скажет, что в лесу можно найти пищу – можно, но сложно. Голод, жажда, отсутствие простых вещей, дежурства, смерти… когда уходя на охоту никогда не знаешь, кто вернется. Такие же «путники», кто-то нападал, пытаясь отобрать наше, кто-то наоборот хотел быть вместе, но уже после первого предательства, когда Юриара убили в ночь, в спину – мы стали слишком пристально смотреть за новыми. Прятаться.

Тогда, мы встретили двух – Горга и Браста. Показались неплохими, умелыми людьми, но все было не так. Просто ночью, когда мы спали Горг, подкрался к Юри, который охранял наши пожитки, и перерезал ему горло, ради каких-то вещей. Они оба не убежали, ловушки, простые, удержали их, Оджей научил меня их ставить… но убить - я не смог. Вот так, хладнокровно, просто, когда они стоят передо мной, связанными.
- Дайте им воды, еды, и пусть идут.
Эрс тут нашел к чему придраться, они убили одного из наших, должны отомстить, должны… Тогда я не мог молчать, и мы снова сцепились с Эрсом.
- Прекрати, мы не чудовища, как те, что убивают нас!
- Но они убили одного из наших.
Люди хотели крови, и я не мог их остановить, и если до этих лет, месяцев, дней, кто-то бы послушал мою мать, то сейчас важна была только сила, а ее у меня не было.
Лит был на моей стороне, еще несколько - Цара, Лимар, Валенсер - но мы могли долго спорить, когда Эрс взял и убил их.
Я бросился к нему, но не успел остановить, и так мы и стояли посреди леса, два тела под нашими ногами, один все еще был жив… но что можно было делать?
Сомнения съедали меня, мой разум.

Я видел своих детей, я видел мою Ски. Но это не придавало мне сил, я скорее отправлял ее к детям, чтобы у них была мать, сам… Я не знаю, что я чувствовал. Хотелось ее обнять, прижать к себе, но страсти не было, скорее 5-10-20 сколько там «простых движений», чтобы скинуть ей и себе напряжение. И все… поцелуй, что-то дежурное, что-то что скажет, все хорошо. Будет хорошо. Я уже не верил в Айона, не верил в чудеса, не верил, в то что могу это сделать, вести этих людей.
Мама, Лит, Ски верили в меня… наверное, только поэтому я по-прежнему собачился за власть, за власть с Эрсом, не давая ему «авторитета». Это просто, в тех условиях кто сильнее, тот и прав. Хотя не только, лучше меня не охотился никто.
И таким, довольно странным образом, я стал вести эту маленькую группу, скрываться, прятаться. Вернее как, я был слишком мягким, и вели мы ее обычно, когда с Эрсом умудрялись «договориться». Дети редко смеялись, а я… всегда смотрел за спину. Эрсу не нравилось прятаться, но выхода не было. Земли ближайших баронов были наполнены мертвым, но живыми людьми, «ходячими», были разграбленными, спаленными, голыми. Да и тогда казалось, что мы проходили вечность, а на самом деле почти ползали на месте.
Я не знал, что делать, как быть – мы шли – шли к башне, как единственному ориентиру в этом потерявшему основу мире. Страх, я сам боялся, но старался этого не показывать. Слезы, никто не знал, что я плакал. Хотя, думаю, подозревали. Я не мог им показать, и вел, уверенно отстаивая свою правоту, старался в нее верить сам, но порой не верил сам, порой боялся сам, порой – все казалось бессмысленным. Неуверенность, никто не знал, что по ночам или днями я хотел бы знать ответы, как защитить дорогих для меня людей. Старался, конечно, но я не знал, как быть дальше. Еду делили на всех, хотя… уже видели картины, когда детей убивали, когда люди сами выходили из леса к дракканам, чтобы те подарили быструю или долгую смерть, как захотят. Видели обглоданные и распятые тела. Титулы, баронства, где были отряды – все это потеряло значения. Дракканы были везде. Животные были ничуть не меньшей опасностью. А уж когда муглы и оборотни, к которым однажды мы вышли – напали на нас… просто, потому что мы люди... Я не знал, что делать.
Разве что когда удавалось поймать фесиллота… или что-то еще, когда еды будет на всех вдоволь, я мог быть чуть счастлив, видеть улыбку Ски, видеть как радуется Лит, видеть, как довольны все… и смотреть в темные глаза Пран, ища что-то в ней. Страх полз по моей спине, когда я смотрел в ее глаза, страх холодил ладони.

- Ма, - тихий мой голос рядом с очень небольшим лагерем. – Что с Пран?
Седовласая, старая женщина, которую я все еще называл «Ма», посмотрела на меня и пожала плечами.
- Боится, Сиер. Боится. Ты тоже видишь, что она меняется?
- Мам, я не слепой. Ты…
- Я уже говорила с ней, она часто молчит, не плачет, только смотрит.
Я опустил лицо, обнял себя руками, оперевшись о дерево и возведя глаза к небу, на котором была почти ночь.
- Я… могу что-то сделать? – Неуверенными и робкими были мои слова.
- Не думаю, сынок.
Я с силой саданул кулаком по дереву, не заметил, что разбил в кровь… это уже заметил Лит, когда я оставил мать и собирался на охоту. Он перевязал мне руку. Что я мог сделать? Ничего. Только любить, верить… Пытаться найти выход, но выхода никакого не было.

***
Маленький грифончик в моей руке, я вырезал его не один день, в свободные часы дня, он стоит, раскрыв крылья, он символ надежды. Его крылья открыты, и он хочет взлететь, но пока не может. Слишком юн, мал… Может потому что не опытен, может потому что даже грифоны умирают, мы видели их тела и ели.
Я крутил фигурку, вырезая последние перышки, чтобы вечером ее подарить. Небольшая, я неплохо обращаюсь с ножом и деревом, не мастер конечно, но все-таки… Маленький, аккуратный грифончик.
Я подарил его Пран.
- Пран, милая, все будет хорошо. Я позабочусь.
Она взяла грифончика, долго крутила его в руках, потом обняла меня, и мы так долго сидели, пока она не расплакалась, и ее слезы я не мог остановить. Тогда я впервые увидел ненависть, боль, то, что она прятала за молчанием. Эта ненависть обожгла меня, выжгла что-то…
- Я не-на-ви-жу их! – Шептали ее губы, а я… мог только гладить по голове, сидеть с ней.
«Не-на-ви-жу!» - от нее это слово было страшнее любого другого, и я знал, что мама не может ничего исправить, как не могу и я. Никто, никто не может исправить, вернуть, сделать, как было. Никогда не будет, как было.
Никогда.