Новые сообщения Участники Правила форума Поиск RSS
  • Страница 1 из 3
  • 1
  • 2
  • 3
  • »
ХРОНИКИ » ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ МИРЫ » АСМОДЕЯ (Aion) » ПРОЗА » В поисках скрижалей. (ЗОЛОТОЕ СЕЧЕНИЕ седьмая скрижаль завета книга восьмая)
В поисках скрижалей.
ОлфидаДата: Воскресенье, 04.12.2011, 01:13 | Сообщение # 1
Написал Олфида в Воскресенье, 04.12.2011, 01:13
Хранитель тайн.
Группа: ХРАНИТЕЛЬ
Сообщений: 2261
Награды: 5
Репутация: 3
Статус: Offline
Анхель де Куатьэ

ЗОЛОТОЕ СЕЧЕНИЕ

седьмая скрижаль завета

книга восьмая

ОТ ИЗДАТЕЛЯ

Каждую из книг Анхеля де Куатьэ я предварял небольшим предисловием. Мне хотелось поделиться своими мыслями, чувствами, впечатлениями. Когда читаешь эти книги, потребность говорить о них равносильна желанию дышать. Этот порыв возникает спонтанно, почти неконтролируемо.
Но вот я держу в руках «Золотое сечение» и понимаю: мне не следовало этого делать, я не должен был публиковать свои ком­ментарии. Я недооценил глубины и внутрен­ней целостности книг Анхеля де Куатьэ. Их внешняя простота и лаконичность — обман­чивы! А захватывающая интрига скрыва­ет огромную метафизическую силу, которая открывается только сейчас.
«Золотое сечение» похоже на дешифровочный ключ. Оно заставляет нас задуматься и переосмыслить прочитанное. Да, никогда не стоит спешить с выводами и тешить себя иллюзиями. Истину нельзя понять с листа, ее нужно прожить, испытать, она должна стать частью тебя самого. Истина — это семя, да­ющее всходы в человеческом сердце.

«Золотое сечение» — это наш шанс ощу­тить истину в себе. Это книга Великого Уро­жая. Но...

Сначала я был смущен и даже напуган об­стоятельствами, при которых я получил эту книгу. Ее принесли люди, выглядевшие как некая служба охраны. Они появились без пре­дупреждения, оставили рукопись и, не сказав ни слова, удалились.
Я был в полном недоумении. Последние три книги Анхеля де Куатьэ пришли по элек­тронной почте. Зачем автор воспользовался услугами подобных «почтальонов»?!
Конечно, я сразу же принялся читать кни­гу. И оказалось, что передо мной не просто седьмая Скрижаль...
Какова теперь судьба Анхеля и Данилы? Что с ними произошло? В чьих руках они оказались? Ответов на эти вопросы у меня нет. То, что мне все-таки передали эту руко­пись, вселяет надежду. Но все же мое сердце неспокойно.

Я надеюсь, потому что мне больше ничего не остается... только надеяться.

Издатель


 
ОлфидаДата: Воскресенье, 04.12.2011, 01:16 | Сообщение # 2
Написал Олфида в Воскресенье, 04.12.2011, 01:16
Хранитель тайн.
Группа: ХРАНИТЕЛЬ
Сообщений: 2261
Награды: 5
Репутация: 3
Статус: Offline
ПРОЛОГ

Есть вещи, которые нельзя объяснить. Вот вы подходите к пустой скамейке и садитесь на нее. Где вы сядете — посередине? Или, может быть, с самого края? Нет, скорее все­го, не то и не другое. Вы сядете так, что от­ношение одной части скамейки к другой, от­носительно вашего тела, будет равно примерно 1,62. Простая вещь, абсолютно инстинктив­ная... Садясь на скамейку, вы произвели «зо­лотое сечение».

О золотом сечении знали еще в древнем Египте и Вавилоне, в Индии и Китае. Вели­кий Пифагор создал тайную школу, где изу­чалась мистическая суть «золотого сечения». Евклид применил его, создавая свою геомет­рию, а Фидий — свои бессмертные скульп­туры. Платон рассказывал, что Вселенная ус­троена согласно «золотому сечению». А Ари­стотель нашел соответствие «золотого сече­ния» этическому закону.

Высшую гармонию «золотого сечения» бу­дут проповедовать Леонардо да Винчи и Микеланджело, ведь красота и «золотое сече­ние» — это одно и то же. А христианские мистики будут рисовать на стенах своих мо­настырей пентаграммы «золотого сечения», спасаясь от Дьявола. При этом ученые — от Пачоли до Эйнштейна — будут искать, но так и не найдут его точного значения. Беско­нечный ряд после запятой — 1,6180339887...

Странная, загадочная, необъяснимая вещь: эта божественная пропорция мистическим об­разом сопутствует всему живому. Неживая природа не знает, что такое «золотое сече­ние». Но вы непременно увидите эту пропор­цию и в изгибах морских раковин, и в форме цветов, и в облике жуков, и в красивом чело­веческом теле. Все живое и все красивое — все подчиняется божественному закону, имя которому — «золотое сечение».

Так что же такое «золотое сечение»?.. Что это за идеальное, божественное сочетание? Может быть, это закон красоты? Или все-таки он — мистическая тайна? Научный феномен или этический принцип? Ответ не­известен до сих пор. Точнее — нет, извес­тен. «Золотое сечение» — это и то, и другое, и третье. Только не по отдельности, а одно­временно... И в этом его подлинная загадка, его великая тайна.

Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю. Итак будь ревностен и покайся.
Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вече­рять с ним, и он со Мной.
Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил и сел со Отцем Моим на престоле Его.
Имеющий ухо да услышит, что Дух говорит церквам.

Откровение святого Иоанна Богослова,
3:1922


 
ОлфидаДата: Воскресенье, 04.12.2011, 01:17 | Сообщение # 3
Написал Олфида в Воскресенье, 04.12.2011, 01:17
Хранитель тайн.
Группа: ХРАНИТЕЛЬ
Сообщений: 2261
Награды: 5
Репутация: 3
Статус: Offline

ПРЕДИСЛОВИЕ

Саша рассказала нам с Данилой свою ис­торию. И эта история превратилась в книгу «Исповедь Люцифера», книгу о шестой Скри­жали. Но я и представить себе не мог, на­сколько близко в этот момент мы подошли к последней, седьмой Скрижали. Впрочем, как выяснилось чуть позже, на протяжении всех на­ших поисков она неотступно следовала за нами.

— Интересный человек, — задумчиво ска­зал Данила.

— Кто? — не понял я.

— Ну, учитель. Сашин учитель, — пояс­нил Данила.

— А... Да, интересный, — согласился я. — Но ведь много таких интересных людей было.

— Что ты имеешь в виду? — удивился

Данила.

— Ну, помнишь, — начал объяснять я, — когда мы встретили Кристину — в кафе, там был человек. Он еще интервью давал моло­денькой журналистке.

— Да, конечно!

— А потом, например, у Ильи была книга какого-то русского автора, про Заратустру...

— Была, — подтвердил Данила. — Еще из нее листок тогда...

— Да, да! А помнишь ночной разговор на радио. Тоже человек говорил очень важные вещи. Так что наши судьбы постоянно пере­крещиваются с разными интересными людь­ми. Еще был психолог, который к Мите при­ходил. ..

Данила вдруг уставился на меня. Он был в полном недоумении, словно бы я сказал что-то из ряда вон выходящее,

— Постой! — воскликнул он. — А отец Маши, помнишь? Он от депрессии лечился...

— Да — я внимательно посмотрел на Данилу — к чему он клонит?

Данила буквально выпрыгнул из кресла, под­бежал к моему письменному столу и начал рыть­ся в бумагах.

— Мы должны срочно встретиться с Са­шиным учителем! — сказал он, перевернув на моем столе все верх дном. — Это он!

Я оторопел:

— Кто он?

— Это один и тот же человек — в кафе, на радио, и книга его, он и к Мите приходил, и отца Маши именно он лечил!

— Ты это серьезно? — до меня вдруг стало доходить. — Не может быть!

— И это ты мне говоришь? — Данила посмотрел на меня так, что я чуть не прова­лился сквозь землю.

Он производил стран­ное впечатление... Среднего роста, худощавый, добродушный, открытый и необычайно улыбчивый молодой человек читал лекцию, которую, казалось, дол­жен был читать грузный, седовласый старец в очках биноклях.

Войдя в устроенную амфитеатром аудито­рию, лектор поздоровался с собравшимися. Пошутил, что, мол, с такими серьезными лица­ми серьезного дела не решишь. Все рассмеялись. И он начал думать вслух. Да, не расска­зывать, а именно думать вслух.

«Я сейчас зачту вам одну цитату, а вы по­слушайте, — сказал он. — „Сознание ото­бражает себя в слове, как солнце в малой кап­ле вод. Слово относится к сознанию, как малый мир к большому, как живая клетка к организ­му, как атом к космосу. Осмысленное слово есть микрокосм человеческого сознания".

Так Лев Выгодский закончил свою бли­стательную книгу „Мышление и речь". А мы с вами как раз с этого пункта и начнем. Ведь „слово", как кажется, открывает нам перспективу разглядеть тайну человеческого сознания, увидеть в нем самого человека. Заманчивое предложение! Но возможно ли это путеше­ствие в смысл слов?..

Сразу скажу, что задача эта невероятно трудная! И вы ведь знаете это по собствен­ному опыту. Как рассказать о себе и о своих чувствах? Рассказать так, чтобы тебя не только поняли, но еще и поняли правильно. Уверен, вы предпринимали подобные попытки неодно­кратно. И, судя по выражению ваших лиц, успех не был ошеломляющим.

Помните? Вы признаетесь человеку в люб­ви, в чем-то сокровенном, а ваше признание звучит как банальность, как глупость, даже пошло. Вы чувствуете другого человека, он вам дорог. Но стоит вам начать говорить... и все пропадает. Слова и смысл разъезжаются на глазах, как полы плохо сшитого пиджака!

Да, истинный смысл — всегда между слов. Он испаряется, улетучивается, когда вы пытае­тесь облечь его в слова. То, чему мы привыкли доверять, то, чему мы привыкли верить — наша собственная речь, обманывает нас. Не заблуж­даемся ли мы, в таком случае, и в самих себе?.. Вот вопрос, который ставит перед нами „слово"!

Слово, — говорил другой наш великий соотечественник, — это „гробик для мысли". Несмотря на шутовской характер этого опре­деления, оно предельно точное! Но что получится, если мы продолжим эту аналогию? По­лучается, что наше с вами сознание, скроенное из слов, не что иное, как кладбище!»

Включился диапроектор, на экране замель­кали графики, диаграммы, таблицы, схемы. В ход пошла специальная терминология — дис­курсы, семантические поля, компиляции означающих, симулякры, системы коннотаций и так далее.

Лектор представлял материалы своих соб­ственных исследовании, различных тестовых замеров и научных экспериментов. Анализи­ровал данные, полученные другими учеными, и философские теории. В лучшем случае, я понимал два слова из трех, может быть — одно из двух. Но я слушал, не отрываясь, словно загипнотизированный.

Я следил за его мыслью. И факты неумо­лимо приводили меня к выводу, пугающему своей простотой и точностью. Да, сознание способно познать истину, более того — у нас есть шанс увидеть ее со всех сторон. Но каж­дая из этих «сторон» воспринимается созна­нием отдельно, собрать же их воедино, в еди­ное целое, оно не может.

«А целое есть нечто большее, нежели про­стая совокупность его частей», — лектор по­вторял эти слова Платона раз за разом, раз за разом.

Сознание, в принципе, может узнать все части истины, но именно части. Оно не спо­собно объединить их в единство истины. И поэтому истина, преломленная сознанием, все­гда разрезанная, мертвая. Сознание прибли­жается к истине, но не в силах удержать ее.

Оно уплощает истину и, что самое ужасное, даже не отдает себе в этом отчета!

Когда мы смотрим фильм, мы видим лю­дей, предметы, перспективу. Изображение ка­жется нам трехмерным, объемным. Но на са­мом деле экран плоский и изображение на нем двухмерное. У нас возникает иллюзия трех­мерности. Очень достоверная, но иллюзия. И мы ведь даже не задумываемся об этом! Об­манываемся и рады.

Но когда то же самое происходит с исти­ной, это уже не забава, это трагедия! Нам ка­жется, что мы постигаем истину, но это не она. Мы думаем о ней, а на самом деле лишь игра­ем с ее фантомом. Мы, в лучшем случае, ре­конструируем ее контуры, а нам кажется, что мы открыли для себя ее смысл.

Я был потрясен и обескуражен. Посмо­трел на Данилу — и он сидит завороженный. Нежданно негаданно мы попали на лекцию о том, что мучило нас все последнее время! Мы нашли уже шесть Скрижалей Завета, но мы так и не знаем, как ими распорядиться. И глав­ное — их смысл в тысячи раз сложнее слов, которыми они высказаны!

Понимая это, мы с Данилой и решили на­писать эти книги. Не перечислить Скрижали, а рассказать о них так, чтобы люди могли по­чувствовать их суть, скрытый в них смысл, их подлинное существо. Но ведь и это — только полумера. Как только истина становится достоянием сознания, она умирает, рассыпа­ется, теряет себя...

И оказывается, наши опасения не были на­прасными. Это не паранойя и не мания пре­следования! Действительно, о Скрижалях, как и о любой истине, нельзя говорить напрямую. Это обесценит ее! Так испанцы когда-то пе­реплавили золотые сокровища инков. Желая обогатиться, они обеднели. Скрижали — это не слова, это то, что за ними.

Диапроектор погас. Лекция подошла к кон­цу. Молодой человек, стоящий на кафедре, пе­чально развел руки и произнес:

«Мысль умирает на кончике пера», — горько шутил Гете. «Слово — это не что иное, как отдаленное и ослабленное эхо мысли», — говорил Гюстав Флобер. Ну и, наконец, все мы знаем, что „мысль изреченная есть ложь". Так как же быть?!

Если слова не позволяют мне сообщать дру­гому себя, если другой не может мне расска­зать о себе при помощи слов, и если истина, сформулированная в словах, не жилец, не луч­ший ли, в таком случае, способ — общаться молчанием?..»

Тут лектор улыбнулся и окинул взглядом безмолвную аудиторию.

«Но ведь, несмотря на все это, вы при­шли сюда, чтобы слушать, — сказал он через мгновение. — Следовательно, «слово» не без­надежно. У нас есть шанс быть услышанны­ми... Хотя бы самую малость, хотя бы в са­мом главном. Но даже для этого мы должны будем научить свое сознание, цепляющееся за слова, смотреть поверх слов.

Так что не торопитесь с выводами, поста­райтесь увидеть то, что прячется за словами. Забудьте все, что вы слышали сегодня, и пусть интуитивно схваченная вами мысль родится в вас заново, станет вашей мыслью. Объясняя ее себе, вы воспользуетесь другими словами, но ее суть останется прежней. Истина — как раз в этой сути, а не в словах.

А вот путь от вашей истины, от личной истины к истине общей до сих пор не ясен. Совершенно! И мы должны признаться себе в этом. Да, наше духовное общение — пока лишь фикция. Наши души не общаются и не знают друг друга. У них нет общего языка, языка, на котором они могли бы говорить друг с другом в свете истины.

Мы в самом начале пути. Нам нужна истина, которая смогла бы объединить нас. Истина, высказанная на языке, понятном сер­дцу. Истина, которая могла бы переходить из уст в уста, от души к душе без искажений и кривотолков. Пока же все это только меч­та. Сделаем ли мы эту мечту явью? Зависит от того, сможем ли мы изменить свое со­знание.

Мне пришла записка со стихотворением Чжуан Цзы. Спасибо ее автору, я прочту всем:

„Назначение рыбной блесны — поймать рыбу, А когда рыба поймана, блесна забыта. Назначение слов — сообщить идеи. Когда идеи восприняты, слова забываются. Где мне найти человека, позабывшего слова? Он — тот, с кем я хотел бы поговорить"».

Гробовая тишина. Полтора часа пролете­ли, как одно мгновение. Кто-то громко вы­дохнул, словно держал в себе воздух все это время, и раздались хлопки. Сначала редкие, одиночные, в разных концах зала. Но уже через секунду вся аудитория стоя аплодиро­вала докладчику.

— И не делайте вид, что вы меня поня­ли! — пошутил он.

И все рассмеялись. Право, это прозвучало очень смешно. Философский парадокс: «Пой­мите меня — вы не можете меня понять!»

— А еще он любит повторять за Сокра­том: «Я знаю то, что ничего не знаю». Лука­вит, конечно, — улыбнулась сидящая рядом Саша и позвала нас с Данилой. — Пойдемте, я вас представлю...

Мы спустились с галерки и подошли к ка­федре. Здесь толпились люди. Они увлечен­но переговаривались друг с другом, что-то об­суждали, смеялись, шутили.

— Андрей, — обратилась Саша к своему учителю, — это Анхель и Данила!

Он обернулся и внимательно посмотрел на нас своими большими серо-зелеными глазами:

— Ну, здравствуйте! — он пожал нам ру­ки и обратился к Саше: — Настоящие! Как в кино.

Данила не знал что сказать, он растерялся и вымолвил только:

— Очень интересная лекция...

— Да, — подтвердил я.

— Спасибо, — улыбнулся Андрей. — А я читал ваши книги. Потрясающая головоломка!

— Головоломка?.. — не понял Данила.

— Ну, да, — пожал плечами Андрей.

— Но это правда... — вмешался я.

— Вы создали потрясающую головолом­ку! — замотал головой Андрей. — Правда это или не правда, или вам кажется, что это правда. Какая разница? Понимаете, я ученый, я не могу думать иначе. Я не верю в чудо. И у меня есть разумные объяснения всего, что с вами происходило. Разумные — это значит «не чудесные». Мозг — фантастическая шту­ка! Она способна еще и не на такое!

Все, о чем вы пишите, может быть и пло­дом фантазии, и галлюцинозом, и психо-делическим переживанием, и сном, и реальными фактами. Я могу объяснить психофизиологическую природу любого из ваших «опы­тов». И даже вы сами можете не знать, что было на самом деле, а что вам только при­грезилось. Так или иначе, эти книги инте­ресны мне как ребус, как загадка!

— Загадка?.. — я все еще прибывал в абсолютной растерянности от такого взгляда на наши книги. Этот странный человек вос­принимал их как-то совсем по-другому. Не так, как мы сами о них думали. Но как?!

— Загадка, — подтвердил Андрей. — Я вам покажу. Только... У вас еще нет седь­мой книги?

— Есть, в рукописи, — сказал я, достал из заплечной сумки текст «Исповеди Люци­фера» и передал Андрею.

— Тогда, если не возражаете, я ее сегод­ня прочту, а завтра поговорим. Согласны? — предложил Андрей.

И мы, разумеется, согласились.

Мы встретились на следующий день в просторной квартире-

студии Андрея. Ни од­ной свободной стены — все сплошь книжные полки, стеллажи. И много света, льющегося в комнату сквозь высокие окна.

— А вы ведь меня поначалу чуть с ума не свели! — улыбнулся Андрей, разливая по чаш­кам кофе. — Первую книгу — «Всю жизнь ты ждала» — мне принесла одна моя знако­мая и говорит: «Тут прямо ваши мысли есть!» Ну, я подумал — хорошо, кто-то думает так же, как я. Читать, разумеется, не стал, пото­му что времени нет. Потом другой человек приносит мне «Учителя танцев» и говорит: «Тут ваше интервью по радио цитируют». Я улыбнулся, посмотрел. Действительно мое!

А буквально на следующий день я сам на­талкиваюсь в книжном магазине на «Дневник сумасшедшего». Открываю книгу и вижу, что она про Митю, которого я консультировал па­ру месяцев назад! Читаю и понимаю, что я один из ее героев. Ну, думаю, все, заболел! Пора самому в больницу ложиться. Прочи­тал все книги и не могу понять, как такое может быть — неужели совпадение? Мои интервью, моя книга — в «Возьми с собой плеть», мой пациент в «Маленькой принцес­се», я — как участник событий...

— Не похоже на совпадение, — ответил Данила.

— И не может быть совпадением! — вста­вил я.

— Все это очень странно, — протянул Ан­дрей и посмотрел в окно. — Я ведь не ве­рю в мистику. Вообще, во все эти вещи. Не знаю... Видите ли, все эти маги, колдуны, экстрасенсы, они совершенно дискредитиро­вали парапсихологию. Мы этот вопрос изуча­ли специально, исследования проводили. Ни­чего не нашли. Ну, кроме попыток выдать желаемое за действительное. Хотя...

— Что? — встрепенулся Данила.

— Есть вещи, которые мы с научной точ­ки зрения объяснить не можем. Ну, вот на­пример. Провели французы такой эксперимент. Взяли сорок улиток и позволили им самим образовать пары, что называется — по люб­ви. Получилось двадцать пар улиток. Потом эти пары разлучили, и «вторые половины» от­правились в Канаду.

Так вот, когда в Канаде исследователи раз­давливали улитку, ее «вторая половина» во Франции сжималась. И наоборот, давят ту, что во Франции, а ее канадская напарница сокра­щается. Простой эксперимент, а объяснения нет. Как эти улитки чувствуют, что их воз­любленные гибнут? И вообще, как у улиток могут быть возлюбленные?..

— Но это потому что ученые думают о пространстве — как о некой физической про­тяженности, и о любви — как о физиологи­ческой реакции, — пояснил я.

— Да, мы так думаем, — рассмеялся Ан­дрей. — Это наш способ восприятия мира. Он эффективен, хотя и ограничен, как и лю­бой другой. Вчера я об этом и рассказывал. Вам, Анхель, очень просто сказать: «простран­ство — это не физическая протяженность», «любовь — не физиологическая реакция». А для ученого это именно физика и физиология!

Вы, например, упражнялись со временем и в «Учителе танцев», и в «Исповеди Люцифе­ра». Но физики не склонны думать, что вре­мя способно течь в обратную сторону. И я вам больше того скажу: в ядерной физике есть уравнения, которые допускают эту возмож­ность! Но ученые объясняют это как арте­факт, как ошибку исчислений.

— А зачем? — удивился Данила. — Если даже уравнения говорят, что время может идти вспять, зачем они отрицают это?

— Очень просто, — ответил Андрей, — эта «мелочь», время, текущее вспять, подорвет самые основы физики. Этот факт противоре­чит системе. Разрушится стройное здание, ко­торое до сих пор с успехом использовалось учеными для определенных целей — для со­здания различных машин, реакторов, информационных систем и так далее. Они охраняют цельность своего научного знания и будут до последнего вздоха игнорировать любой факт, противоречащий принятой модели.

— И все-таки это глупо! — сказал я. — Ведь если бы физики не отрицали этих фак­тов, то наука могла бы продвинуться вперед.

— Тут все очень неоднозначно, Анхель, — Андрей покачал головой. — Вот вы знаете седь­мую Скрижаль? Ну, или хотя бы о чем она?

Я удивился:

— Нет, не знаем. Но причем тут это?

— То, как вы думаете, не открывает вам этой тайны, — сказал Андрей. — Чтобы уз­нать седьмую Скрижаль, вам необходимо чудо: у Данилы должны начаться видения, какой-то человек, наверное, окажется в опасности, вам придется его выручать. И только тогда седьмая Скрижаль откроет вам свой секрет. Так?..

— Да, — почти хором ответили мы с Да­нилой.

— Вы ждете откровения, но его нет. Вы ждете чуда явления седьмой Скрижали. А я не верю ни в откровение, ни в чудо. Но зато я посмотрел на ваши книги как на головоломку, как ученый. Для меня они — что-то вроде математической задачи. А научный подход гла­сит: найди общие закономерности, и ты смо­жешь предсказать будущий результат.

И я нашел. Так что седьмая Скрижаль мне известна. Я составил формулу и без чуда по­лучил то, чего вы ждете как чуда... Вот в чем достоинство моего подхода к информации. Хотя, надо признать, он имеет свои ограниче­ния — ведь я бы не нашел предыдущих Скри­жалей, тогда как вы это сделали. Видимо, по­тому что ваше сознание допускает чудо.

— Так вы все-таки знаете седьмую Скри­жаль?! — воскликнул я.

— Я хочу рассказать вам то, как я думаю и что я думаю обо всех Скрижалях. Тогда вы мне и ответите на этот вопрос, — предложил Андрей. — Вы знаете первые шесть Скри­жалей, а я — нет. Но если я правильно их расшифровал, то, вероятно, моя формула вер­на и значит я могу назвать и седьмую.

— Хорошо, — Данила внимательно посмо­трел на Андрея. — Так это будет формула?

— Да, именно формула! — подтвердил Ан­дрей и достал из рабочего стола огромный лист бумаги, в четыре раза больше обычного, весь испещренный геометрическими фигурами с текстом и стрелками. — Ну, «Схимника» мы не рассматриваем — в этой книге ни одной Скрижали нет. А вот анализируя остальные, обнаруживаются следующие закономерности...

Я как завороженный слушал Андрея. По­разительное впечатление — молодой человек рассказывает о сложнейших вещах с юмором, легко и доступно. Нет, он ничего специально не упрощал, но он и не делал никакой проблемы из сложного. О ядерной физике он говорил так, словно речь идет об устройстве велосипеда или даже самоката. О научных экспериментах — как о кулинарных рецептах.

И теперь с тем же обаянием и глубоким пониманием предмета он стал рассказывать нам о том, что мы пережили! Действительно, ни я, ни Данила никогда не смотрели на мои книги под таким углом зрения. Андрей нашел семь закономерностей, которые объединяют шесть книг, посвященных конкретным Скрижа­лям — от «Всю жизнь ты ждала», до «Исповеди Люцифера». Три основные и четыре до­полнительные .

— Во-первых, — объяснял Андрей, — мы знаем, что Тьма спрятала Скрижали в конкретных людях. Вопрос, как она их выбира­ла? Согласитесь, было бы достаточно стран­но, если бы она запихнула Скрижали в кого придется! Нет, надо полагать, что она все же подумала, куда прятать. А если подумала, то каким принципом руководствовалась?

— Это вопрос? — уточнил Данила.

— Можете считать, что вопрос, — рас­смеялся Андрей. — Но мы не на экзамене. Просто пробуем размышлять. Я думаю, что если бы Тьма хотела хорошенько спрятать Скрижаль, то она бы выбирала кандидатов на эту роль по следующему принципу: чем меньше данный человек соответствует этой истине, тем лучше. Надежнее будет.

Ну, допустим вы хотите сохранить в целости и сохранности кусок мяса. Кого бы вы выбрали в качестве хранителя? Голодно­го пса или вегетарианца? Я думаю, вегета­рианец справился с этим лучше собаки. А коробку сахара? Предлагаю — диабетика. А в чьем доме лучше сохранится бутылка вод­ки? Ну, не у алкоголика, разумеется. У трез­венника.

— Это логично, — рассмеялся Данила. — Я бы поступил точно так же!

— Следовательно, — продолжил Анд­рей, — если мы правильно уясним для себя психологический портрет человека, в котором была спрятана Скрижаль Завета, то сможем сказать, какого рода Скрижаль в нем нужно было прятать. Основная, главная черта его личности должна противоречить соответству­ющей заповеди. Логично?

— Абсолютно, — согласился Данила. — Это первый принцип. А второй?

— Второй. Эта Скрижаль, коли уж вы ее нашли, должна была из своего носителя как-то выйти. Так я понимаю?

— Да, — подтвердил я и невольно зау­лыбался.

Все это звучало и просто, и забавно. Словно рассказ о шахматной партии: Е2—Е4. Если прятали, то прятали. Если вынимали, то вы­нимали. А мы-то с Данилой ломали головы, переживали, думали, как рассказать о смысле Скрижалей!

— А если Скрижаль из нашего героя вы­шла, — продолжил Андрей, — значит, он пе­ременился. Это нужно было сделать, чтобы ее выпустить. Другого варианта быть не может.

— Согласен, — сказал Данила и посмот­рел на меня. — Согласен?

— Нет вопросов!

— Хорошо, идем дальше. Смотрим, как пе­ременился наш герой за время своих испыта­ний. Он должен был меняться в сторону соот­ветствующей истины. В противном случае она бы так и осталась в нем запертой. Поезд идет туда, куда поворачивает железнодорожная стре­ла. Если поехали направо, значит, и стрела туда показывала.

— Очень точное замечание, — Данила кивнул головой. — Совмещаем первый прин­цип со вторым, и уже что-то начинает прояс­няться. А третий?

— Вы когда-нибудь слышали высказыва­ние Платона: «Целое есть нечто большее, не­жели простая совокупность его частей»? — спросил Андрей.

— Да, — ответил я и покачал головой. — Вчера — раз пятнадцать.

— Ах, ну да! Точно, — Андрей вспом­нил свою вчерашнюю лекцию. — Так вот, у вас несколько Скрижалей. Это единое путе­шествие — вы двигаетесь от пункта «А» в пункт «G». Но у вас пять промежуточных станций «В», «С», «D», «Е», «F». Когда вы выезжаете из пункта «А», нельзя ска­зать, в каком направлении находится пункт «G», ведь дорога может и петлять. Но если вы выезжаете из пункта «А» в пункт «В», вы не можете не знать направления! В про­тивном случае вы просто никуда не уедете.

— И?..— я не понял этого сравнения.

— «И...» — забавно передразнил меня Андрей. — В каждой книге вы уже дела­ете шаг в следующую. По сути, вы уже по­чти формулируете в ней следующую Скри­жаль!

— В предыдущей последующую? — Да­нила не поверил своим ушам.

— Ну да. А вы разве сами не замеча­ли? — удивился Андрей. — Анхель, это что, не специально? Я считал, что это так и за­думано. ..

Я был потрясен. Напрягся и стал судо­рожно вспоминать тексты книг. Действитель­но! В каждой книге последующая Скрижаль уже была заявлена!

— Ничего себе! — воскликнул я. — Да­нила, ты подумай, это же так! Мы на самом деле рассказывали о каждой последующей Скрижали еще в предыдущей книге! А я и не знал...

Данила только хлопал глазами.

— Не может быть! — прошептал он. — Это что же получается: когда мы искали каж­дую следующую Скрижаль, мы ее уже знали?!

Повисла пауза.

— Ну, в целом... — протянул Андрей. — В этом, наверное, и нет ничего странного. Это абсолютно логично, что вы ее уже как бы «зна­ли». В противном случае вы бы ее просто не нашли. Как говорил Иван Петрович Павлов: «Нет в голове идеи, не увидишь и фактов». С другой стороны, откуда вам было знать, что она — это именно она? Это становится оче­видно только после «официального открытия». Так что не убивайтесь уж очень.

— А у первой?.. — сообразил, вдруг, Дани­ла. — У первой-то не могло быть «предтечи»!

— Ну, конечно! — расхохотался Андрей. — Весь «Схимник» ей посвящен! Тоже, скажете! Целое — есть нечто большее, нежели простая совокупность его частей!

— Тьфу! — Данила выругался сам на себя. — Точно.

— В общем, три критерия, или законо­мерности, — резюмировал Андрей. — Во-первых, смотрим героя — Скрижаль должна быть его антиподом. Во вторых, смотрим, как герой меняется, это подсказывает нам, о чем именно эта Скрижаль. В-третьих, смотрим предыдущую книгу и понимаем, «предтечей» какой Скрижали она может быть.

— Господи, — еле вымолвил я. — Не­ужели еще и дополнительные критерии есть?

— Есть, — заверил нас Андрей. — Че­тыре штуки. Во-первых, смотрим ваши «Пре­дисловия», во-вторых, смотрим эпиграфы — заветы семи церквям из «Апокалипсиса», в-третьих, «Прологи». Все вместе дает полный рисунок внутреннего смысла Скрижали. Ни что не случайно. Но не из-за чуда, а из-за того, что смысл пытается проявить себя через ткань жизни.

— Ну конечно, точно! — пробормотал Да­нила. — Так, стоп! А четвертый дополнитель­ный принцип?!

— А четвертый... — улыбнулся Андрей. — Прошу простить меня за нескромность, но это я. Я же у вас в каждой книге, и в каждой говорю что-то определенное. Ну, по крайней мере, не одно и то же. Почитайте, что я там у вас говорю, и...

— И получим четвертый дополнительный источник информации, — закончил его мысль Данила. — Все правильно. С ума сойти... Анхель, а мы все пытались «зашифроваться», чтобы раньше времени ничего не расска­зать. И вот на тебе...

— Ну что? — спросил Андрей. — Мо­жет, тогда пропустим обсуждение Скрижалей и сразу к седьмой перейдем?..

Мы с Данилой переглянулись. Мы толь­ко что пережили что-то вроде потрясения. Да, мы писали эти книги. Чистая правда! Но нам казалось, что мы просто рассказываем истории. Конечно, мы хотели, чтобы у чита­теля возникло некое ощущение, чувство Скри­жали. Но подумать, что эти книги в итоге окажутся такой системой — с закономерно­стями, внутренней логикой, взаимодополне­нием частей... Нам это и в голову не при­ходило!

— Если вас это не затруднит, — сказал Данила и замялся. — Наверное, это глупо. Нам с Анхелем... Просто очень хочется, что­бы вы рассказали нам о Скрижалях. Чтобы понять, как работает ваше сознание.

— Ну, если хочется, — пожал плечами Андрей. — Это пожалуйста! И мне будет интересно, где я ошибся — если ошибся. Вы меня подправите. И вам, наверное, забавно за мной наблюдать, как я тут ребусы гадаю.

— Да, забавно, — протянул я и залился румянцем.

Он все еще думает, что мы загадывали эти ребусы. А мы с Данилой даже не заметили, что получился такой «ребус»!
 
ОлфидаДата: Воскресенье, 04.12.2011, 01:18 | Сообщение # 4
Написал Олфида в Воскресенье, 04.12.2011, 01:18
Хранитель тайн.
Группа: ХРАНИТЕЛЬ
Сообщений: 2261
Награды: 5
Репутация: 3
Статус: Offline
ПЕРВАЯ СКРИЖАЛЬ



Андрей достал из стопки книг «Схимника», пролистнул его и остановился, словно наугад, на какой-то странице.

— Данила, — тихо спросил Андрей, — чем для тебя было это путешествие?

— Испытанием, — ответил Данила, и я увидел, с какой болью мой друг вспоминает об этом.

В шестнадцать лет Данила сбежал из дому. Скитался, жил как придется. А в восемнад­цать попал на войну и столкнулся лицом к лицу со смертью. Он видел смерть своих друзей, убивал и сам был в шаге от смерти. Чудовищ­ная правда.

После войны Данила уже не мог жить мир­ной жизнью. Война продолжалась в нем. За что бы он ни брался, что бы ни делал, он слов­но искал смерти. Он не мог заставить себя учиться, мысли о карьере и «тихом семейном счастье» вызывали у него отвращение.

Алкоголь, наркотики и странные компании. Чем не жизнь для ветерана, которому немно­гим больше двадцати? Не жизнь. И Данила решил покончить с собой. Умереть. Для него это было так естественно... И к смерти можно привыкнуть, если видишь ее слишком часто.

Но тут, словно безумие, на него обруши­вается другая жизнь. Жизнь, в которой есть Свет, нуждающийся в защите. Жизнь, в ко­торой Тьма берет верх над силами Света. И он — Избранник, тот, на ком лежит миссия спасения Света — для жизни, для людей.

Ирония судьбы, высших сил. Дикая, стран­ная. Возложить эту миссию на человека, опус­тившегося на самое дно отчаяния. Представьте себе, что вы не верите уже ни во что — ни в Бога, ни в Дьявола, а вам говорят: «Ты — Избранный! Собирайся в командировку!»

Да, именно это, этот поворот стал испыта­нием для Данилы. Он должен был не просто выполнить предназначенное — он должен был переступить через себя. Убить в себе демона отчаяния и безысходности. Поверить, что у этой жизни, даже в его жизни есть смысл.

— «Солнечные лучи показались из-за го­ризонта, — вслух начал читать Андрей. — Красивое, жизнерадостное солнце... Я попро­щался с ним, поднял камень, прижал его к гру­ди, разбежался и прыгнул». Данила, за несколь­ко дней до этого ты хотел покончить с собой, потому что жизнь потеряла для тебя всякий смысл. Теперь ты готов был умереть ради того, чтобы жизнь продолжалась. Ты переродился.

Данила невольно дернулся — слова Анд­рея словно бы обожгли его. Это была правда. Там, на скале «Последнее Пристанище», прежний Данила умер, просто перестал суще­ствовать.

— «Что-то переменилось во мне», — рас­сказываешь ты дальше. — Андрей продолжил читать книгу. — «Не знаю, что это было — спокойствие обреченного, приговоренного к смерти или же, напротив, бесстрашие сильно­го. Но я перестал бояться, мучиться, пережи­вать. Я словно бы умер». Анхель, ты помнишь, как записывал эти слова Данилы?

— Да, конечно, — подтвердил я.

— Ничего не напоминает? — Андрей улыб­нулся. — Данила «словно бы умер», он «пе­рестал бояться, мучиться, переживать». По-моему, мы уже понимаем, о чем будет первая Скрижаль, не так ли?..

— Не может быть! Да! — я не верил сво­им ушам.

— И что случилось дальше? — спросил Андрей и развел руками.

— Я увидел Источник Света! — почти воскликнул Данила.

— Все не случайно, — Андрей взял ко­фейник и налил себе еще кофе. — Один из трех основных критериев, по-моему, у нас сра­ботал.

Фантастика! Данила действительно пере­жил на скале «Последнее Пристанище» то, что предписывает первая Скрижаль. А явление Источника Света словно подтвердило это! То есть, когда мы искали первую Скрижаль Заве­та, Данила уже знал, что соответствует ее су­ти. Но самое удивительное: я не заметил это­го, хотя собственноручно писал оба текста!

— О подобном перерождении рассказы­вают многие «жития святых», — продолжил Андрей через минуту, пока мы оба приходи­ли в себя. — Святыми старцами часто стано­вились отъявленные грешники — преступни­ки и душегубцы. Христианское учение, еще начиная с апостола Павла, видит в этом Бо­жий промысел.

Кстати, характерная традиция: принимая монашеский чин, человек получает новое имя. Это символ. Монах не от мирской жизни от­рекается, а от прежнего себя. Умирает, чтобы воскреснуть. «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не ум­рет, то останется одно; а если умрет, то при­несет много плода».

Христос умирает фактически. Мирской человек, постригаясь в монахи, умирает вир­туально — человека с прежнем именем боль­ше нет. Но тут главное — принцип, это сим­волическая штука. Разумеется, это переимено­вание не всегда срабатывает... Ну что, берем «Всю жизнь ты ждала»? Нам надо найти еще два других основных критерия.

Андрей снова стал перекладывать книги, отыскивая среди них нужную. А я думал о том, с каким удивительным юмором он рас­сказывает об этих, очень серьезных вещах. «Разумеется, это переименование не всегда срабатывает...» — иронично подмечает Ан­дрей. И в его голосе столько доброты! Мне весело, мне смешно, мне радостно. Даже не знаю почему.

— Кто готов рассказать о психологичес­ком портрете Кристины? — Андрей смотрит на меня, потом на Данилу. — Окей! Я вас понял...

Он увидел в наших глазах растерянность людей, услышавших слово «пожар» посреди театрального спектакля. И поспешил дать все необходимые разъяснения.

Мы встретили Кри­стину в самый тяже­лый момент ее жизни. Она переживала боль, глядя в прошлое, и испытывала ужас, вынуж­денная смотреть в будущее. Ее личная жизнь не складывалась, она пережила много страда­ний, много разочарований. А теперь ждала ребенка, девочку...

«Жизнь продолжается — пострадал ты, дай пострадать другому», — вот, что чувствова­ла Кристина, думая о том маленьком живом комочке, который рос у нее под сердцем.

Кристина разуверилась в том, что женщина может быть счастлива. Глупая? — может быть. Красивая? — есть шанс. А если не глупая, и не идеальная красавица?.. И вот сейчас она дает жизнь новому существу, и это существо — женщина.

Быть женщиной — значит зависеть от мужского желания, от его настроения. А муж­ские желания переменчивы, как морской ве­тер. Сегодня мужчину влечет то, завтра — это. Мужчина — синоним непостоянства. Женщина должна подстраиваться, лавировать, соглашаться с избранным для нее курсом.

Многие женщины так и делают, так и живут. Если, конечно, это можно назвать жизнью. Но даже если это и жизнь, это еще не мечта. Женщина — дочь вечности. И если она делает что-то, она делает это «навсегда». Пусть мужчина меняет курсы и галсы, но в одном он должен быть верен и честен — в своем отношении к женщине.

Когда «бывшие» Кристины узнали о ее бе­ременности, они испугались. Они вдруг поняли, что могут потерять ее, потерять навсегда, отдать кому-то другому. И их настроение в очередной раз переменилось. Они заявились к Кристине с «серьезными намерениями», полагая, вероятно, что это ее обрадует. Порази­тельное, непоколебимое самомнение!

Кристина испытала отчаяние. Ветреники оказались еще и глупцами.

А как же отец ребенка? Никита любит Кристину всем сердцем. Но он такой же мужчина, как и все предыдущие. А еще он мо­лод, он значительно моложе Кристины, а значит — он точно уйдет. «Мужчина, которому хочется положить голову на плечо...». Мо­жет ли она позволить себе влюбиться? Впро­чем, она уже влюбилась...

— Кристина необыкновенно сильный че­ловек, — рассказывал Андрей. — Она научилась быть сильной, превозмогая боль ра­зочарований, переступая через свое «хочу». Жизнь учит тех, кто готов учиться. И правда в том, что иногда отказаться от своей меч­ты — не поражение, а настоящий поступок.

Кто-то настаивает на невозможном. Это право каждого. Не запрещается. Но чаще всего подобная настойчивость — лишь глупое упрямство, и не более того. Мы не можем изменить других людей, если они сами того не хотят. А заставлять их меняться ради на­шей собственной прихоти, ради нашей меч­ты... Это неправильно и нечестно.

Конечно, у Кристины была возможность манипулировать любимыми мужчинами. Она могла их захомутать, женить на себе, вышко­лить. Для умной женщины это не проблема. Но для уважающей себя женщины — это чу­довищно. Для женщины, которая хочет на­стоящей любви — смерти подобно.

Даже ветер можно дисциплинировать. Вот, например, вентилятор или кондиционер — это дисциплинированный ветер. Он дует, куда ска­жут и как скажут. Но сравните его с ветром, гуляющим на океанском просторе. Сравните его с осенним ветром, вздымающим в небо золотые столпы из опавших листьев. Лучше и не сравнивать...

— Но эта ее внутренняя сила как раз и стала проблемой! — воскликнул Данила.

— Святая правда! — рассмеялся Анд­рей. — Парадокс, но именно так. И мы пе­реходим к самому главному. Кристина отстро­ила мощное здание своей личности. Она стала сильным и волевым человеком, она добилась самостоятельности. Она изучила жизнь и поняла, что ей нужно. Хорошее дело!

«Любовь — это временное помутнение сознания, — решила для себя Кристина. — Приятное, но ненадежное. На этом жизнь не построишь. На мужчин нельзя полагаться. Они переменчивы. Рано или поздно это все равно заканчивается. А я рожу мальчика и у нас с ним будет семья. У меня будет мужчина, ко­торый никогда меня не бросит».

Да, она боялась почувствовать себя бро­шенной! Она научилась переживать боль, но она научилась и бояться боли, избегать ее. Она научилась сносить удары судьбы, но она научилась и уклоняться от этих ударов. В ко­нечном счете, она приняла решение — контролировать свою судьбу. Она превратила свое «эго» в неприступную крепость.

— Превратила свое «эго» в неприступную крепость, — повторил я, отчетливо понимая, что это самое точное определение внутренне­го состояния Кристины.

— Прекрасная Елена за стенами непри­ступной Трои! — улыбнулся Андрей. — Ну что, подходящая кандидатура, чтобы с гаран­тией потерять в ней первую Скрижаль?..

— Еще один основной критерий, — со­гласился Данила. — Остался третий.

— И тут как раз закавыка! — обрадовал­ся Андрей, которому сложности, казалось, доставляли куда большее удовольствие, нежели простые и очевидные вещи.

— Закавыка? — переспросил я, посколь­ку мне показалось, что теперь-то уж все понятно.

— Именно! — подтвердил Андрей. — Я готов дать голову на отсечение, что большинство ваших читателей решили, что первая Скрижаль посвящена любви или, по крайней мере, как-то связана с любовью. А я катего­рически уверен в том, что слова «любовь» в ней нет!

— Действительно, нет, — удивленно про­тянул Данила. — А как ты догадался?

— У нас есть два основных критерия. Во-первых, мы знаем, что первая Скрижаль про смерть, а не про любовь. Данила у нас на ска­ле «Последнее пристанище» не влюбился, а чуть не умер, или даже умер... — Андрей артис­тично насупил брови и уставился на Данилу.

— Умер, умер! — рассмеялся тот.

— Вот. А во-вторых, — продолжил Ан­дрей, — Кристине предстояло бороться не со страхом любви, а с самой собой, со своим «эго». Страх — только проявление ее лично­сти, ее неприступной Трои, а не что-то само­стоятельное! Но любовь, действительно, луч­шая дорога к цели, которую ставит перед человеком первая Скрижаль Завета.

Я взял из рук Андрея книгу и прочитал отрывок из своего «Предисловия»:

— «Мы петляли по дорогам любви, но стол­кнулись не со счастливой и лучезарной фантазией, а со страхом, страхом перед реальной смертью».

— Да, кстати, хороший вопрос: «Зачем мы любим?» — оживился Андрей. — Провокационный. Любовь для Кристины была только дорогой, а не целью. Уж что-что, а любить Кристина умела и прежде. Теперь же ей предстояло убить в себе «эго», освободить­ся. Она должна была потерять себя. Повести себя в лес и оставить там на съедение волкам. А самой вернуться обратно.

— Очень точно! — рассмеялся Дани­ла. — Оставить себя на съедение волкам, а самой вернуться обратно! Так и есть. Смешно!

— И вы не зря соединили любовь и смерть — продолжал Андрей. — Только вы не стали уточнять, о какой именно смерти идет речь. А речь идет о смерти «эго». То есть не о физической смерти, а о смерти личности — мировоззрения, установок, принципов, предрассудков, страхов, притязаний, амбиций, же­ланий и т. п.

«Умирая» в таком качестве, человек воз­вращается к себе изначальному, к себе настоящему, к себе истинному. И истинная любовь требует именно такого самопожертвования.

Если ты действительно любишь человека, ты абсолютно забываешь о себе, ты — в нем. Это как другая реальность, другой мир, в нем ты уже не можешь быть прежним.

— Это больше всего пугало Кристину, — согласился Данила. — Она боялась потерять себя и именно поэтому отталкивала Никиту. Понимала, что он ее любит. Понимала, что сама без него не может. Но перед ней был выбор — или сохранить себя, или любить.

— И она выбрала любить, — сказал Ан­дрей. — Вы подсказали Никите нужные слова: «Прошлое стало прошлым, я беру твою душу».

Я чуть не расплакался. Я вспомнил, как мы сидели в машине. Данила за рулем, Кристина с Никитой сзади. Словно все это слу­чилось только что. Я вспомнил, как страдала умирающая Кристина, в каком отчаянии был Никита. И как он сказал ей: «Я беру твою душу». Словно молитва.

Я понимаю, где-то на уровне ощущения, что человек должен освободить себя от своего «эго», от своего «я», — сказал Данила. — Но все-таки, это странно. Парадоксальная вещь. «Я» — это ведь высшая ценность любого че­ловека. Он за него радеет, он его защищает, ищет для него лучшей доли, кормит его раз­ными ощущениями. Он, можно сказать, жи­вет, потому что у него есть «я»!

— Ой ли! — Андрей отрицательно пока­чал головой. — «Я», «эго» — это химера.

Данила недоверчиво покосился на Андрея.

— Я не преувеличиваю, — сказал Анд­рей. — Попробуй ответить на вопрос, что такое твое «я». Начинай предложение со слов: «Я — это...»

— Ну, я — это... — неуверенно начал Данила. — Эээ...

Андрей пришел ему на помощь:

— Тебе в голову приходит всякая ерунда, Правильно?.. Например: «я — человек», «я — мужчина», «я — ветеран чеченской войны», и так далее. Сколько еще людей могут отве­тить таким образом? Тыщи! И можно ли от­ветить на этот вопрос так, чтобы ответ касал­ся именно твоего «я»?

— Сомневаюсь, — протянул Данила.

Тут Андрей встал, взял с полки какую-то книгу и открыл ее ближе к концу.

— Это справочник по психологии, — объ­яснил Андрей. — Прочтем научное определение: «„Я" — это субъективное психичес­кое явление, определяемое памятью и проявляющееся как противопоставление себя всему другому («не-я»)». Понятно?

Русский — не родной для меня язык, и сложные конструкции с использованием наукообразных слов на слух даются мне с трудом.

— Непонятно, — признался я.

— Все на самом деле, очень просто, — стал объяснять Андрей. — Мы приходим в этот мир маленькими чистыми сгустками энергии. Вы можете называть это «душой», «сущностью» — как угодно. Это и есть «мы». Мы абсолютно открыты, свободны и в нас бездна света!

Взгляните на гуляющих малышей. Вспом­ните улыбку младенца, узнавшего ваше лицо. Посмотрите на свои собственные детские фо­тографии. Это самое завораживающее зрели­ще! Невозможно оторваться. И знаете поче­му? Потому что у младенца еще нет «я», он — чистая душа.

Но мы вынуждены постоянно сопротив­ляться миру. Мир — это не рай для чистых душ. Мир — это площадка для борьбы за выживание. И чтобы выжить, мы формируем свое «я». То, что вокруг нас, — это «не-я», и мы с этим «не-я» боремся. А то, что внут­ри нас, — это «я», и его мы защищаем.

Внутри нас чувства, мысли, желания, опыт. Все это память. И наше «я» — это тоже только память. Стоит хорошенько ударить нас по го­лове в нужном месте, и мы не будем знать — кто мы, что мы, к чему, к кому, когда и откуда. Наше «я» испарится, словно его никогда и не было. А мы останемся...

— Самый простой способ выполнить пер­вый Завет! — пошутил Данила. — Но пока я так и не понял — зачем? Зачем терять, из­водить, убивать свое «я»?

— Чтобы быть чистой душой, — просто и с какой-то удивительной нежностью сказал Андрей.

Я увидел, что у Данилы вдруг заблестели глаза. Это слезы. Так пронзительно и так лично прозвучали эти слова.

— Это избавит от страха смерти? — спро­сил Данила, справившись со своими чувствами.

— «Я» — это то, что создает границы. Мы живем в мире, который разделен на «я» и «не-я». И поэтому «я» вынуждено защищаться. Всегда. Враг появляется сразу вслед за установлением границ. Боится не тот, кому угро­жают, боится тот, кто защищается.



Мир не закрыт от нас. Но мы, обладая собственным «я», закрыты от мира. Это мы установили границы. Это мы спрятали свои души друг от друга. Между мной и тобой, Данила, нет границ, мы с тобой одной души, одной крови. Только вот наши «я» не знают об этом. И им страшно. Страшно, потому что они, вдобавок ко всему, еще и одиноки.

Вспомни Агвана. Вспомни мальчика, ко­торый не боялся умирать. У него была чистая душа. Душа, открытая навстречу твоей душе. Только благодаря ей ты дошел до «После­днего Пристанища» своего «я».

Чистый сердцем, он показал тебе твое серд­це. Нежный, молодой бутон белого лотоса на тонкой изогнутой ножке. «Скоро, скоро он откроется. Береги его, Данила... Береги... Прощай». Это были его последние слова.

Теперь Данила плакал. Он и прежде те­рял друзей — на войне и даже после войны. Но то, что он потерял Агвана... Он потерял того, кто разглядел в нем человека. Одна душа, одна кровь. Этот мальчик на все говорил — «это не имеет значения», потому что он знал, что на самом деле имеет значение.

— «Я» — то, что не имеет значения, — прошептал Данила. — Да, я услышал.

Но почему именно любовь приводит к смерти «эго»? Я удивлялся этому еще когда писал «Всю жизнь ты ждала». Прежде мне всегда казалось, что смерть «эго» достигает­ся духовными практиками, аскетизмом, меди­тацией. У индейцев, по крайней мере, любовь не рассматривают как средство борьбы с соб­ственным «я». И я спросил об этом у Андрея.

— Анхель, — ответил он, — кажется, ты подтвердил мою догадку, и слова «любовь» в тексте первой Скрижали нет? Думаю, его нет и в других Скрижалях.

— Да, нет. Но...

— Так вот, — Андрей перебил меня. — Твои книги написаны о конкретных людях, а Скрижали универсальны, они же для всех. И они не содержат конкретного рецепта: «Пойди туда, сделай это...» У каждого из нас своя дорога, свой путь. У кого-то любовь, у кого-то — что-то другое. Я уверен, напри­мер, что и слова «Бог» нет в Скрижалях. Ведь нет же?..

— Нет, — протянул Данила. — Но это-то откуда тебе известно?!

— Потому что я, например, не верю в Бо­га, — развел руками Андрей. — И у буддистов нет Бога, и у язычников, потому что у них божества, а не Бог. Но не лишать же нас всех, несчастных, надежды на освобождение от страха смерти! И любовь, и Бог — хоро­шие слова, но не универсальные. А Скрижали обязаны быть такими, потому что они для всех.

— Так значит, мы с Данилой правиль­но думали, что любовь не обязательна? — спросил я.

Андрей рассмеялся:

— Анхель, ради всего святого, только не с таким серьезным видом!

Я смутился. Действительно, мы с Дани­лой, наверное, смотрелись сейчас чересчур серьезно. Но как иначе относиться к этому раз­говору? Андрей отвечает на вопросы, которые мучили нас так долго!

— Любовь, — продолжал Андрей, — за­мечательная дорога! Суфии — мудрецы ис­лама — считают ее наилучшей. Джами гово­рит: «Будь пленником Любви, чтобы обрести подлинную свободу от самопоклонения. Ты можешь испробовать сотню ухищрений, но только Любовь освободит тебя от самого себя. Счастлив тот, кому удался побег от собствен­ного „я" благодаря Любви». В сердце любя­щего нет ничего, кроме любви, а значит оно чисто и от него самого.

— У каждого свой путь, — тихо повторил Данила, словно про себя.

— Данила, — одобряюще обратился к нему Андрей. — Источник Света и не обещал никакой панацеи. Ведь так?.. Скрижали долж­ны были определить цели — то, чего мы дол­жны достичь, чтобы избавить себя от страха смерти. Соли, это наша работа. А чуда не будет. И не должно быть, это было бы не­правильно.

Кстати, даже я — человек неверующий, и то с удовольствием бы узнал эти цели. Мне не хватало этой определенности. Духовного наследия много, а ориентиров нет. Скрижали их дают. Страх смерти омрачает жизнь, и если ты действительно хочешь сделать свою жизнь светлой, ты можешь. Скрижали — это цели, а дорогу осилит идущий.

— Да, цели определены точно... — пе­чально согласился Данила.

Повисла пауза. Каждый думал о чем-то своем. А я гнал от себя мысли, озвученные в свое время индусом: «В Скрижалях заключе­ны великие истины, но это только истины». Данила, мне кажется, пытался примириться с мыслью, что найденные нами Скрижали не избавят мир от безумия. Он надеялся, что Скри­жали смогут как-то разбудить спящие ду­ши. Но, скорее всего, Андрей прав: они по­могут лишь тем, кто сам хочет обрести Свет.

— Ну, что вы так погрустнели?.. — Анд­рей говорил с заботой и терпением. — У нас, мне кажется, подобралась милая компания. Ин­тересные вещи обсуждаем. Право, взбодритесь!

— Послушай, — сказал вдруг Данила, — а ты... А ты бы как сам прошел свой путь? Путь первой Скрижали?

— Хороший вопрос, — ответил он. — Я не сомневаюсь, что Скрижали «работают» только все вместе, все семь. У меня есть этому объяснение, но я скажу о нем позже. Что я могу сказать о своей первой Скрижали?.. Я — ученый. Ученый — это часть моего «эго». Самая большая часть. По сути, это и есть «я».

Я познаю мир и делаю это тем способом, который кажется мне наиболее правильным — логикой, анализом, опытом, экспериментом. Я люблю свой способ. Но правильного пути нет. И когда-нибудь я натолкнусь на какую-нибудь мелочь, которую мой разум не сможет понять, и это опрокинет все выстроенное мною здание.

Андрей вдруг замолчал, встал, пошел к плите, заправил кофеварку, вернулся к нам и продолжил:

— Я расскажу вам одну историю про буд­дийского монаха. Юноше, только что ставшему монахом, приснился сон. Отчетливый, яркий, словно и не сон вовсе, а явь. Во сне он увидел монаха-отшельника — счастливого, светяще­гося изнутри.

Седовласый, с длинной косматой бородой, в истлевшей одежде, он сидел у своей хижины, высоко в горах. Рядом текла река, цвел ку­старник, пели птицы, а небо над ним казалось бездонным. И юноша понял, что во сне ему явился Посвященный — человек, который по­знал суть вещей и открыл в себе свет истины.

Молодой монах узнал в этом человеке сво­его Учителя... На утро юноша обратился к наставнику: «Что бы мог значить этот сон?» Наставник покачал головой и ответил: «Толь­ко одно — тебе следует идти и искать этого монаха. Он твой Учитель. До той поры, пока ты не отыщешь его, ты не пробудишься».

Юноша наскоро собрался и отправился на поиски. Куда идти, он не знал, а поэтому по­шел наугад. Он пошел в горы. Его путь был долог, годы летели друг за другом — весны сменяли зимы, осень вновь и вновь приходила на смену лету. Юноша уже потерял счет вре­мени. Он жил своей мечтой.

Он исходил множество гор, был во многих монастырях. И всюду спрашивал об отшель­нике с косматой бородой, что живет высоко в горах в одинокой хижине. «Да, — отвечали ему. — Мы слышали об этом человеке. Иди вон туда, его видели вон на той горной верши­не». И юноша шел.

Но в какой-то момент в его сердце все-таки поселилось отчаяние. «Сколько же мне еще идти? — спрашивал он себя. — «Как мне быть, если я так и не найду своего Учителя?» — думал он, и сердце его замирало от тоски и печали.

«Не нужно ли мне прекратить поиски и вер­нуться?» — этот вопрос приводил его в ужас.

Юноша совершенно выбился из сил. Он го­тов был остановиться. Но как теперь вернуться домой? Он так долго плутал, что забыл дорогу назад. И что он скажет своему наставнику? «Нет, я должен идти дальше! — сказал себе юноша. — я должен найти своего Учителя! Я сделаю это во что бы то ни стало!»

И его путь продолжался, хотя шел этот юно­ша уже без надежды в сердце, без веры в ус­пех. Он шел просто потому, что однажды ре­шил идти. И о чудо! Вот эта хижина! Он узнал ее! Вот тот ручей и цветущий кустар­ник! И птицы! Да, тут поют те самые птицы, которые однажды пригрезились ему во сне!

Юноша вбежал в хижину. «Учитель! Учи­тель!» — кричал он, обливаясь слезами радости. Но хижина оказалась абсолютно пустой, в ней не было даже следов жизни. Юноша вышел из хижины и стал обыскивать местность вокруг. Но ни что не говорило о том, что здесь когда-либо жил человек.

Лишившись сил, юноша упал на берег реки и воскликнул: «Все, я сдаюсь! Я проиграл! Я возвращаюсь!» Но тут его взгляд упал на вод­ную гладь... Из воды на него смотрел совершенно седой старик с длинной косматой бо­родой, в истлевшей одежде. А вокруг, под бездонным небом, цвел кустарник и пели те самые птицы.

Мы с Данилой слушали Андрея с замира­нием сердца. Он рассказал нам о своем пути первой Скрижали. О своем пути от себя к себе. У него пытливый ум исследователя, го­тового измерить жизнь логарифмической ли­нейкой. Но когда-нибудь он достигнет осно­вы основ и увидит сокровенное зерно истины, которое нельзя понять рациональным созна­нием. «Все, я сдаюсь! Я проиграл! Я возвра­щаюсь!» — скажет он, и в тот же миг обре­тет себя. Себя настоящего.

Ведь что он ищет, если не самого себя? Что он пытается выяснить своими экспериментами и исследованиям, если не истину о самом себе? Да, все мы ищем себя. Но прав­да в том, что найти себя можно, лишь пре­кратив эти поиски.

Парадоксальная вещь. Андрей ищет себя, Кристина защищала себя, что-то подобное де­лаем и мы с Данилой. А ведь наша подлин­ная сущность уже в нас! И ее не нужно ни искать, ни защищать! Но чтобы соединиться со своей сущностью, нужно сдаться.

— Где-то далеко в горах у каждого из нас есть своя хижина, — улыбнулся Андрей. — Впрочем, может быть, и не так далеко, как кажется. Но попасть туда можно только од­ним способом — сказав самому себе: «Все, я сдаюсь! Я проиграл! Я возвращаюсь!»

Хочешь найти себя — откажись от себя. Хочешь освободиться от страха смерти — умри. Но убивать себя не придется, доста­точно убить в себе то, что боится умереть. И мы ведь боимся не настоящей смерти, мы боимся смерти своего «эго». А ведь его нет...

Раздался странный, непонятный звук. Мы все втроем обернулись и замерли, глядя на убегающий кофе.

— Нет, тебя это не касается! — пошутил Андрей, обращаясь с кофе.

Он поднялся из-за стола, взял кофейник и разлил остатки кофе по нашим кружкам.

— В турке, в кофеварке, в чашке — кофе остается кофе. Даже убегая, он остается кофе. Он не может убежать от себя. А мы можем. Но он не может и найти себя. А мы можем. Впрочем, я думаю, мы сильно удивимся, когда, обретя самих себя, увидим, что наши представ­ления о себе и мы настоящие — вещи друг с другом никак не связанные.

А я помню нашу первую встречу с Андреем. В кафе. Он сидел за небольшой перегородкой, так что ни я, ни Данила его не видели. Мы только слышали его слова: «Чтобы родиться заново, нужно умереть, а умирать страшно. Человек боится, цепляется за свою жизнь, за свою самостоятельность, за свое „эго". А в результате действительно умирает».

Он говорил об истине, заключенной в пер­вой Скрижали Завета, в тот день и в том месте, где и когда мы впервые повстречали Кристину. Он словно наперед знал, что бу­дет происходить с нами. Знал и предупредил. И не благодаря ли этому подслушанному нами разговору мы понимали потом, как помочь Ни­ките и Кристине?

Сейчас мы расстались с Андреем до сле­дующего дня. Нам с Данилой нужно было подумать и чуть-чуть прийти в себя — от воспоминаний, от мыслей, от эмоции.

— Анхель, но неужели мы всего лишь искали цели? — Данила выглядел растерян­ным. — Конечно, это важно. Но...

— Хотелось бы большего, — согласился я.

Мы стояли на перекрестке и уже собира­лись переходить улицу.

— Данила! Анхель! — послышалось сза­ди. — Неужели это вы?!

Прежде чем обернуться, мы с Данилой, не веря своим ушам, переглянулись — послыша­лось? Нет, не послышалось. Нас окликнул Ни­кита. Тот самый!

— Господи, как я рад вас видеть! — Ни­кита светился изнутри. — У вас есть время? Ну хоть чуть-чуть? Мне так хочется с вами поговорить!

Мы сидели в кафе. Никита взахлеб рас­сказывал нам о своей маленькой дочке, о том, как счастлива Кристина... и о наших книгах.

— Ждем каждую новую с нетерпением! — говорил Никита. — И очень переживаем за вас.

— Ждете новую или последнюю? — спро­сил вдруг Данила.

— В каком смысле? — не понял Никита,

Действительно, откуда Никите знать, в ка­кую минуту он нас застал. После разговора с Андреем мы увидели все, что с нами происхо­дило, совершенно в ином свете. И теперь Данила пытался понять, каков же на самом деле смысл наших с ним поисков да и самих Скри­жалей.

— Ну, вы ждете Скрижалей, или... — Данила замолчал, подбирая нужное слово, — просто книгу?

— Мы ждем... — задумался Никита. — Нет, ну Скрижали, конечно, интересно было бы узнать. Но я так понимаю, что дело-то не в них.

— А в чем?! — меня словно молнией пронзило.

Никита посмотрел на меня с удивлением. Ему, наверное, и в голову не приходит, что зна­чит для меня писать эти книги. Я же не пони­маю, как их читают. Я не знаю, что в них ищут и что находят. Да, я рассказываю истории, но ведь это не хроники, не летопись. Каждая из книг — нечто важное, что нам с Данилой уда­лось пережить, узнать и понять.

— Анхель, на этот вопрос трудно отве­тить, — смутился Никита. — Вот, напри­мер, Кристина. Она читает эти книги из-за людей, о которых они написаны. Она думает о тех, кто переживает боль и отчаяние, о тех, кто мучается от страха или одиночества. Вы так пишите, что она как бы проживает их жизни. Ей это важно.

— А зачем? Зачем?! — волновался и не понимал я.

— Анхель, Данила, вы помогаете этим лю­дям, как когда-то помогли и нам с Кристиной. Но вы же не просто, как спасатели МЧС, вы­ручаете попавших в беду. Вы, как бы это ска­зать, меняете их сознание. И если ты сопере­живаешь этим людям, если ты понимаешь их, то потом выход, который они благодаря вам находят, становится и твоим выходом...

— Никита, — спросил Данила, — а что эти книги значат лично для тебя?

— Для меня?.. — было видно, что ответ вертелся у Никиты на языке, но он не знал, как его сформулировать. — Если совсем просто сказать, то для себя я понял, что все в моей жизни происходит по моей воле. Я понял, что я могу свою жизнь делать — поступками, чувствами, мыслями. Я понятно объясняю, нет?..

— Ну, почти понятно, — протянул я.

— И с каждой новой книгой, — продол­жил Никита, — понимаешь, где у тебя внут­ри... Как бы это сказать?.. Пустота. Да, пу­стота! Пустота, о которой ты и не подозревал. Незаполненная часть души. Существующая, но еще как бы не приведенная в действие. И каждая новая книга открывала мне какую-то часть моей души. Мне самому!

Понимаете, раньше я всегда заботился о том, что вокруг меня. Как меня воспринимают другие люди, как ко мне относятся, чего я добился и тому подобное. Я совершенно не думал о том, что у меня внутри. Мне каза­лось, что у меня есть внутренняя жизнь, а на самом деле, это были лишь отголоски жизни внешней. Не внутреннее, не настоящее.

А теперь у меня появилась жизнь внутри. Понимаете?.. Меня стало двое. Прежний — презентабельный молодой доктор, яркий, ус­пешный. И новый — я настоящий, чувству­ющий, думающий, понимающий. И второй мне нравится больше. Он лучше, он глубже, он честнее. И еще он свободный. Внутри... Ерун­ду я говорю, да? Непонятно. Но вот так...

Никита смутился, а мы сидели с Данилой перед ним, как воды в рот набравши. Только кивали головами и все. Что сказать — не зна­ли. Путано, сложно Никита говорил нам одну очень простую вещь: «Я начинаю жить». Вот они — поиски Скрижалей...


 
ОлфидаДата: Воскресенье, 04.12.2011, 01:19 | Сообщение # 5
Написал Олфида в Воскресенье, 04.12.2011, 01:19
Хранитель тайн.
Группа: ХРАНИТЕЛЬ
Сообщений: 2261
Награды: 5
Репутация: 3
Статус: Offline

ВТОРАЯ СКРИЖАЛЬ



В книге «Всю жизнь ты ждала» вы только начали поиски. И почувствовали, что находи­тесь перед выбором, — рассказывал Андрей следующим утром. — Вы спрашивали себя: «Что мы делаем? Ради чего? Какова наша цель?». Спрашивали и отвечали: «Да, мы ищем Скрижали. Но прежде всего мы должны по­мочь тем, кто уже сейчас нуждается в нашей помощи — Кристине, Никите, их маленькой, еще не родившейся дочери».

Андрей открыл «Всю жизнь ты ждала» и зачитал вслух отрывок из «Эпилога». Тогда Данила спросил меня, поменял бы я счастье Кристины на Скрижаль. Я замялся, а он от­ветил не раздумывая: «Я не хотел, чтобы она умирала. Остальное — ерунда!»

— И еще, — добавил Андрей, — мне показалось не случайным, что в конце книги появились слова колыбельной. Это странно... Но если задуматься? Ни один из мужчин Кри­стины никогда не относился к ней так: «Мо­жешь отнять покой, можешь махнуть рукой, можешь отдать долги, можешь любить других, можешь совсем уйти, только свети, свети».

— И что ты по этому поводу думаешь? — спросил Данила, не понимая, как связаны друг с другом эти два факта.

— Я думаю, что это вторая Скрижаль За­вета, — спокойно и уверенно ответил Анд­рей. — Она о «Другом». О Другом с боль­шой буквы. Об этом писали Мартин Бубер, Карл Ясперс, Мартин Хайдеггер, ЖанПоль Сартр, Людвиг Бинсвангер и многие другие философы-экзистенциалисты, а также пред­ставители феноменологии и позднего структу­рализма. Одним из первых, кстати, был наш Семен Людвигович Франк...

— О «Другом» с большой буквы? — недо­верчиво и непонимающе переспросил Данила.

— Так и есть, Данила! — подтвердил я. — Так и есть! «Другой» с большой бук­вы — это философское понятие. И оно дей­ствительно описывает смысл второй Скрижа­ли. Как я сразу об этом не подумал?! И ты... ты ведь сам мне об этом говорил! Ну помнишь, когда мы были у Кассандры?

— Но я не имел в виду никакой филосо­фии... — растерялся Данила.

Мне приходилось читать Бубера и Сарт­ра. Но только сейчас я понял, что «Другой», о котором они писали, это как раз и есть сущ­ность второй Скрижали Завета.

И опять я почувствовал сильное волнение. Я понял, что и в этот раз мы знали Скрижаль прежде, чем начали искать ее, встре­тившись с Ильей и Катей! Неужели так мо­жет быть — ты уже пережил истину, но еще не понимаешь ее?..

Частенько люди рассуждают о вещах, не имея о них ни малейшего представления. Но что за странное дело: получается, у нас были и опыт, и понимание, но мы сами не осознавали этого. Кто-то должен был указать нам на это пальцем.

Андрей увидел некоторую растерянность на наших лицах и поспешил успокоить:

— Посмотрим на наши критерии. Спря­тать вторую Скрижаль Завета в Илье — идея потрясающая. Многие из нас недовольны ми­ром, многие не в восторге от людей. Но в Илье эта ненависть доведена до предела. В «Пре­дисловии» вы вспоминаете Ницше. «После­дний твой грех — сострадание!», — говорит его Заратустра. Чудовищный текст, правда? Бездна одиночества!

— И при чем тут «Другой» с большой буквы? — Данила все еще не понимал, о чем мы с Андреем думали.

— Чтобы ответить на этот вопрос, Данила, нужно сначала понять, что такое одиночест­во, — начал объяснять Андрей. — Вот че­ловек говорит: «Мне одиноко. Я совсем один». Но вокруг него люди — родственники, зна­комые, сотрудники, часто даже друзья и супруги! О каком одиночестве идет речь?!

На Робинзона Крузо такой человек, мягко говоря, не похож. Но он не одинок, он чувствует себя одиноким. Это, как ты понимаешь, разные вещи. Кстати, «Меня никто не понимает. Меня никто не любит. Я никому не нужен» — все из этой же серии. Остается выяснить, почему он себя так чувствует.

Можно подумать, что виноваты окружаю­щие: они не понимают нашего «одинокого вол­ка», не ценят его, не любят, игнорируют его оди­нокую душу. Но если бы это действительно было так, то его душа чувствовала бы агрес­сию со стороны окружающих, а не собствен­ное одиночество.

Так что проблема «одинокого волка» не в том, что к нему как-то не так относятся, а в том, что он сам не замечает других людей. Он скон­центрирован на себе. Он думает: «Меня дол­жны понимать». И все изменилось бы, спроси он у себя: «А понимаю ли я тех, кто рядом?» Ему кажется, что его не любят. А кого он любит?

В общем, от чувства одиночества можно из­бавиться только одним способом — начать интересоваться кем-то, кроме себя!

От неожиданной простоты и прозрачности этого вывода мы с Данилой расхохотались.

— Да, с одиночеством я все понял, — сквозь смех произнес Данила. — А кто та­кой «Другой»?

— «Другой» — это тот, кого нужно по­чувствовать как себя, — улыбнулся Ан­дрей. — Человека можно просто знать — как его зовут, какого он пола, возраста, профес­сии, вероисповедания. Можно быть в курсе его интересов, мыслей, переживаний. А можно открыть в нем целый мир, почувствовать его. «Другой» — это тот, с кем ты не играешь, а живешь.

Данила, помнишь, вчера ты пытался рас­сказать о себе, начиная каждое свое предложение со слов: «Я — это...». Много ты рас­сказал нам о себе? Ничего. Ты мог описать куклу по имени «Данила», но не себя. Твоя уникальность уникальна, о ней нельзя расска­зать словами. Ее можно только почувствовать. Так и с «Другим». Это не набор характерис­тик, это ощущение его уникальности, это его неизъяснимая ость...

Библиотека сайта : http://kimoscow.narod.ru/

Маленьких мальчиков, — говорил Андрей, — часто считают жестокими. И правда, маль­чишки способны на ужасные вещи. Они, слу­чается, мучают и даже убивают животных, из­деваются над ребятами, которые не могут за себя постоять, доводят до слез близких и родных. Но настоящая ли это жестокость? Нет.

Эти ребята уже знают, что им самим мо­жет быть больно — они боятся боли и не хотят, чтобы им делали больно. Но они еще не понимают, что и другие живые существа способны испытывать боль, мучиться и стра­дать. Ребенок не видит не только «Других», но и просто другие люди для него пока толь­ко куклы.

Он принимает в расчет свои чувства и ни­чего больше. Для него имеют значение только его собственные желания, а не чужие. А то, что другие люди такие же — с чувствами, желаниями и мечтами, — детям неизвестно. Они сконцентрированы на себе. У взрослых, переживших боль и страдание, иногда случает­ся что-то подобное, только на другом уровне.

И тут я вдруг вспомнил, каким мы узнали Илью. Он явился Даниле в видениях, окутан­ный опаляющим холодом своего одиночества. Он видел только себя, себя одного. Прочие были для него куклами, пешками, зверьками. И ему было больно. Больно, потому что быть одному среди людей — это больно. Видеть только себя — это больно.

«Вы решили за мои деньги рекламировать человека?! — кричал он на директора рекламного агентства. — Я не собираюсь рек­ламировать дерьмо!»

И могло показаться, что он ненавидит мир, ненавидит людей. Но на самом деле Илья не­навидел только себя. Никого больше. И не понимал этого, не отдавал себе в этом отчета. Он только кричал. От боли. И все. Но кто делал ему больно, если не он сам? Почему? Потому что он чувствовал только себя. Пол­ное одиночество.

— Перемены, которые случились с Иль­ей, — продолжал тем временем Андрей, — начались, мне кажется, в тот миг, когда он увидел умирающего мальчика, сбитого его машиной. Вот послушайте...

Андрей открыл «Возьми с собой плеть» и прочел:

«Илья опустился на колени и аккурат­но приподнял его голову. По рукам побежа­ла теплая, вязкая кровь. Юноша слегка по­вернул глаза и встретился взглядом с Ильей.

— Что со мной?.. — прошептали его гу­бы. — Я умираю?..

— Похоже на то, — ответил Илья.

— Как это не вовремя... — протянул юно­ша и улыбнулся. Он словно бы и не опечалился от этой новости, а просто досадовал

— Да, наверное, — Илья вдруг поймал себя на мысли, что всегда хотел видеть себя таким — светловолосым, голубоглазым, слегка курносым.

— Это ты убил меня, да? — в глазах молодого человека мелькнуло недоверие.

— Да, я, — Илья сглотнул слюну, что­бы растопить застрявший в горле ком.

— А почему плачешь?

— Я Плачу? — Илья протер полные слез глаза. Он и забыл, как это бывает, когда плачешь. — Я не плачу...

— Знаете, — Андрей отложил книгу и посмотрел куда-то в сторону, — когда я про­чел это, я вспомнил сказку про Снежную Ко­ролеву. Я вспомнил мальчика Кая, которому в глаза и в сердце попали осколки волшебно­го зеркала. Они не убили Кая, но его не ста­ло. Полное одиночество.

— И помнишь, Данила, как он потом из­менился? — не выдержал я, понимая, что и третий основной критерий Андрея здесь тоже сработал. — В мире Ильи появились люди. «Другие». Он стал нуждаться в людях. Про­сто видеть их глаза и чувствовать жизнь за их глазами. Их собственную, их уникальную жизнь!

Андрей пролистнул несколько страниц «Возьми с собой плеть» и снова начал читать:

«Илье вдруг надрывно, до боли захоте­лось с кем-нибудь поговорить, просто обмолвиться парой слов. Пусть эта беседа не будет долгой, пусть у нее не будет ни цели, ни смысла. Просто пусть она будет. Разговор ни о чем, просто. Просто глаза в глаза, и ничего больше. Ведь важно же в конце концов не то, о чем ты говоришь или что тебе говорят. Важно то, что тебя слуша­ют и ты слушаешь...

Просто две души, разговаривающие ни о чем. О чем они разговаривают? Не зная того сами, они говорят о вечности.

Слезы застилали Илье глаза. Ему вспом­нилось одиночество булгаковского Пилата. Нет, ему не нужна была вера. Просто чело­век, с которым можно было бы перекинуться парой слов. Слово — как молитва, как связу­ющая нить, идущая, подобно Христу, по воде из вечности одного одиночества в вечность другого. Господи, зачем он жил все эти свои тридцать лет?! Как их потратил?!»

— Да... — Данила обхватил голову рука­ми, его пальцы потерялись в солнечно-желтых волосах. — Все правильно. Он был совсем один. Совсем. Спрятался от мира. И пере­стал замечать тех, кто рядом. А без этого жизни нет. Только ощутив приближение своей физической смерти, он захотел жить. Жить — это любить ближних.

— И это не просто любовь, — добавил Андрей, — это освобождающая любовь.

— Освобождающая?.. — не понял Данила.

— Да, — подтвердил Андрей. — Часто любовь обременяет. Тебя любят и хотят ви­деть каким-то. Вгоняют в прокрустово ложе. Объясняют тебе это по-разному: «для твоей же пользы», «просто потому, что так лучше» или «потому что я люблю тебя». Ты должен соответствовать некоему образу. А твое это или не твое, хорошо тебе в этом образе или нет — влюбленного не интересует. Он не видит в тебе «Другого». Он видит в тебе то, что хочет видеть, но не тебя.

— И поэтому ты вспомнил песню, кото­рую я пел Кристине? — догадался Данила.

— Да, конечно. «Можешь любить дру­гих, можешь совсем уйти, только свети, све­ти», — повторил Андрей. — И этому Илью научила Катя. Она увидела в нем «Другого», подлинного, настоящего Илью. Она любила его по-настоящему, освобождая.

Андрей открыл «Возьми с собой плеть»:

«Катя сидела на холодном полу камеры и раскачивалась из стороны в сторону. Слезы двумя ручейками сбегали по ее ще­кам и падали Илье на лицо. Прижимая к груди его голову, прикрыв рукой его распла­ставшееся по полу тело, она, как загово­ренная, повторяла и повторяла странную, непонятную ей самой фразу:

— Смерти нет... Смерти нет... Смер­ти нет...

Откуда взялась эта фраза? Что она для нее значила? Зачем она ее повторяла? Этого Катя не знала. Но она знала толь­ко одно — это правда. Правда, в которую она верит, даже если все вокруг нее будет свидетельствовать об обратном.

— Что... Что ты говорить? — прошеп­тал Илья, медленно приходя в сознание.

— Я тебя не могу потерять, — отве­тила Катя, глядя на Илью. — Ты моя кровь, Илья. Моя кровь. Не люби меня, не надо. Ты только живи, ладно? Мне бы знать только, что ты живешь...».

— А почему она повторяла эти слова — «смерти нет»? — спросил Данила, когда Ан­дрей закончил читать.

— Платон говорил, что истинно влюблен­ный становится другом вечности, — улыбнулся Андрей. — У влюбленного вырастают крылья — рассказывал Платон. Они поднимают его на небесный свод. Там в своих ве­ликолепных колесницах кружат божества, там всюду свет и величие. Может быть, поэтому Катя знала, что смерти нет...

У меня вдруг защемило сердце. Мы с Да­нилой были свидетелями смерти Ильи. Но Данила видел только то, как умерло его тело. А я видел, как умирала его душа. И я никогда не забуду, как, не имея никакой надежды на спасение, он продолжал бороться. Стоя на до­роге к смерти, содрогаясь от спазмов и боли, он просил меня:

«Нет, Анхель, смотри мне в глаза, пожа­луйста! Я буду держаться столько, сколько смогу. Но сегодня я умру, я уже знаю это. Знаю точно. Смотри мне в глаза, Анхель, это единственное, что меня держит. Анхель, по­моги мне, я буду стараться...»

Я часто переживаю эту сцену во сне. Раз за разом. Это мой ночной кошмар. И вдруг я увидел её наяву. Она словно бы пронеслась мимо моих глаз.

— Башня... — прошептал я. Данила удивленно посмотрел на меня:

— Что «Башня»?

— Что значила эта «Башня» на дороге?! — прошептал я. — И голос...

Я вдруг понял, что загробный мир есть, и он ужасен. Это ощущение было настолько реальным, настолько отчетливым и ясным, что меня затрясло.

— Данила, — с трудом вымолвил я, — это был Ад!..

— Нет, не может быть, — Данила ощу­тил мой ужас и попытался отмахнуться от не­го, словно человек, проснувшийся после ноч­ного кошмара.

— Точно тебе говорю, Данила. Тьма... — меня охватила паника.

— Что «Тьма»? Какая «Тьма»? Анхель, успокойся! Ради всего святого, успокойся! — чуть не закричал Данила.

— Даже если мы узнаем Скрижали, мы не знаем, что такое Тьма!

Я хотел, чтобы Данила меня услышал! Я понял вдруг что-то очень важное. Что-то, о чем мы до сих пор не думали.

— Данила, — Андрей говорил серьезно и сдержано, — в «Предисловий к книге «Возьми с собой плеть» Анхель рассказыва­ет о «точке сборки». Я понимаю это так: раз­ные глаза видят разное. И у каждого из нас троих своя «точка сборки».

Я — ученый. И все вижу под этим углом зрения. Я не верю в другие жизни, в парал­лельные миры, в воскрешение, в Бога, во «Тьму», в «Свет». Это моя «точка сборки», я так вижу. И мне кажется, что все можно объяснить научным методом.

У тебя, Данила, своя «точка сборки». Я бы назвал ее «точкой сборки» мудреца. Ты смотришь на жизнь, не впадая в крайности. Ты не отрицаешь потустороннее, если, конеч­но, на то у тебя есть основания. Но ты и не веришь никакой мистической концепции, по­тому что концепция как таковая — это не факт, она лишь интерпретирует факты.

Библиотека "неПУТЬёвого сайта" Вишнякова Андрея - http://ki-moscow.narod.ru

У Анхеля своя «точка сборки». Она отли­чается и от моей, и от твоей. Благодаря этому он видит то, о чем рассказывает. Нам это ка­жется странным и неправдоподобным. А как иначе? У нас ведь другие «точки сборки». Поэтому каким бы безумным ни казалось нам это утверждение, мы должны принять его к сведению.

— Знаете, это ведь у нас все время про­исходило, — признался Данила. — Рассуд­ком я понимаю, что мои видения — ненор­мальность. Но они согласованы с реальностью. В противном случае мы бы не находили всех этих людей. Я вижу их в своих видениях. И вы правы, я не верю в Тьму, а Анхель ве­рит. В общем, да — для меня это проблема.

Данила задумался, не зная, что сказать, не понимая даже, что именно его тревожит.

— Послушайте меня, — взмолился я. — Тьма есть! Раньше я об этом только ду­мал, но сейчас я это почувствовал! Да! Правда!

— Анхель, — обратился ко мне Анд­рей, — я расскажу тебе одну историю. Од­нажды мудрец повстречал царя.

«Откуда ты идешь?» — спрашивает его царь.

«Из ада», — отвечает мудрец.

«И что же ты там делал?» — удивился царь.

«Мне нужен был огонь, — объяснил муд­рец. — Я спросил, не поделятся ли они со мной огнем. Но их предводитель сказал мне, что они огня не держат. Ну, я удивился — как же так? А он мне и отвечает: „Говорю тебе, здесь огня нет, сюда каждый приходит со своим собственным"».

Вот такая история. Я не верю в Тьму, Ан­хель, но одно скажу точно: чем бы она ни была, она вряд ли сможет нас удивить.

Эти слова Андрея прозвучали для меня как гром среди ясного неба. Даже если нам и пред­стоит встреча с Тьмой, мы не должны подда­ваться панике или страху. Какой бы зловещей и пугающей она нам ни казалась, она не больше нашего собственного страха. Челове­ку не может выпасть ноша больше той, что он способен вынести.

Я немного пришел в себя.

— Андрей, Данила, давайте поторопимся. Про­йдем Скрижали чуть быстрее, — попросил я. — У меня не самые хорошие предчувствия. Ладно?

— Ничего не имею против, — сказал Ан­дрей и продолжил свой рассказ о смысле второй Скрижали. — Ну так вот, по всему вы­ходит, что вторая Скрижаль Завета говорит нам: ты узнаешь свою душу только через другую.

Наше «эго» — это мысли, чувства, опыт, это те роли, которые мы привычно играем в отношениях с окружающими. Но первая Скри­жаль указала нам на необходимость отказаться от своего «эго». Что дальше?

Теперь наша истинная сущность должна найти себя. Но в этом ни мысли, ни чувства, ни опыт ей не помогут, ведь они питают «эго». Как же быть? Нужно увидеть истинную сущность другого человека, и тогда наша собствен­ная проявит себя в резонансе с ней.

— Все правильно, — ответил Данила. — Но как это сделать?

— Не знаю, насколько тебе понравится мой ответ, Данила, но я снова расскажу историю, — сказал Андрей. — И опять про ад. Точнее — про ад и про рай. Говорят, что один человек мучился вопросом — стоит ли рай того, чтобы стремиться в него попасть?

«Мы же не знаем, чего нам ждать от за­гробной жизни, — рассуждал он. — На­верняка о ней никто ничего не знает».

И все люди смеялись над этим человеком.

«Ты сумасшедший! — говорили одни и кру­тили пальцем у виска. — Конечно, стоит, ведь это рай!»

«Ты все равно этого не узнаешь, — со­чувственно разводили руками другие. — Что­бы узнать это, надо умереть».

«Какая разница? — заявляли третьи и фыр­кали. — Человек об этом не должен думать! Совершая благие поступки, нельзя думать о награде. Мы должны просто служить своему Господу, и все!»

В общем, никто не поддержал этого пыт­ливого человека. Но Господь отнесся к его вопросу с пониманием и сочувствием. Коман­дировка была оформлена, и наш герой увидел ад и рай еще до своей смерти.

Когда он вернулся, его немедленно обсту­пили первые, вторые и третьи:

«Ну, что, паж?!» — спрашивали они.

«В аду я застал такую картину, — при­нялся рассказывать им этот человек. — Длинный-длинный стол. За ним друг на­против друга сидят люди. Множество лю­дей. Стол заставлен яствами — красивыми, аппетитными! Такими, каких я в жизни не видывал! Ароматы и запахи щекочут нозд­ри, слюни текут по подбородкам. Но не­счастные грешники не могут съесть даже крошки! Они ужасно, нестерпимо голодны, они пожирают еду глазами. Но и только... Так что правду говорят: за грех мы обрече­ны на вечную муку!»

«Какой ужас! Какой ужас! Но почему же?! — спрашивали первые, вторые и тре­тьи. — Почему эти несчастные не могут от­ведать яств со стола?!»

«Все очень просто, — ответил человек. — Их руки не сгибаются в локтях, они словно одеревенели. Как ни старайся, с такими рука­ми крошки в рот не положишь!»

«Ааа, точно...» — понимающе ответили первые, вторые и третьи, и уже через мгновение с живым интересом принялись расспра­шивать путешественника о том, что он видел в раю.

«В раю я увидел ту же самую картину>>, — невозмутимо ответил тот.

«Как ту же самую?.. — люди не поверили своим ушам. — Не может быть!»

«Может! Я вам правду говорю! Тот же стол, люди так же сидят друг напротив друга, те же аппетитные яства...», — отвечал человек.

«Но, значит, у них сгибались руки...», — предположил кто-то из слушателей.

«Нет, не сгибались», — пожал плечами человек.

«Ну, значит, они просто больше не ис­пытывают голода», — предположил кто-то другой.

«Нет, они испытывают голод. Еще ка­кой!» — ответил человек.

«Так значит и в раю, человек испытывает муки...» — решил еще кто-то, и с ним все согласились.

«Нет, не испытывает», — отрицательно по­качал головой человек.

«Но как же такое может быть! — взмоли­лись люди. — Ведь все то же самое, что и в аду!»

«Да, — согласился человек. — Только в раю они кормили друг друга...»

— Они кормили друг друга, — повторил Данила. — Да, все правильно. Это вторая Скрижаль.


 
ХРОНИКИ » ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ МИРЫ » АСМОДЕЯ (Aion) » ПРОЗА » В поисках скрижалей. (ЗОЛОТОЕ СЕЧЕНИЕ седьмая скрижаль завета книга восьмая)
  • Страница 1 из 3
  • 1
  • 2
  • 3
  • »
Поиск: