|
История старого легионера
|
|
| Сиер | Дата: Пятница, 30.03.2012, 02:52 | Сообщение # 1 |
| Написал Сиер в Пятница, 30.03.2012, 02:52 |
 Ветер
Группа: ПОСВЯЩЕННЫЕ
Сообщений: 22
Награды: 0
Репутация: 0
Статус: Offline
|  Сиер. ИСТОРИЯ СТАРОГО ЛЕГИОНЕРА 
Когда чудеса становятся бредом,
разум превращается в безумие. (с)
Бездна. Кровь - синяя, красная, желтая – какая к Маркутану разница, какого она цвета - она вся превращается в какую-то отвратительную серо-коричневую массу, но не успевает осесть на доспехах, а уносится ветром бездны или взмахами крыльев. Сила эфира, магия, смертоносная магия, и бездна с изяществом заклинателей балауров добавляет ей смертоносности, хотя бы не физической... и то радость. Физической силы тут и так достаточно. Клинки, тонкие, длинные кинжалы, массивные мечи, топоры или кромка алебарды, что пролетает - норовя разорвать плоть и натыкается на щит сотканный из эфира и магии стихий или обычный, что держит в руке страж. Никогда не поймешь, какой щит прочнее и лучше. Да какой обычный? Здесь все пропитано силой эфира. Стрелы пытающиеся достать плоть градом затмевают низ и верх. Здесь нет неба и меня это не пугает, но уже и не пьянит. Здесь нет границ. Здесь только одно правило убивай или будь убитым.
Ненавистные белые крылья - что закрывают бездну и всполохи черных, знакомых, желанных крыльев, словно память и нежные поцелуи среди этого безумного и белого кошмара, падающих в бездну тел балауров. Белый кошмар! Их слишком много! Нас слишком мало! Но здесь только два выхода убей их всех или будь убитым! Мое кредо, моя жизнь защитить тех, кто идут рядом со мной. Но сейчас я помню этот приказ - дождаться, ни шагу назад, до того как Легион пройдет сквозь эту тьму белых крыльев и скроется в крепости, где можно перегруппироваться и нанести контр удар.
Атаки Элийцев беспощадны, наши контратаки - смертельны. Если бы это было так - убивая сейчас и здесь, ты точно знаешь, что они вернутся, как возвращаемся и мы. И они это знают, знают и от этого пытаются забрать нашу крепость и не дать снова возродится нам здесь.
Тысячелетняя война...
Крылья, клинки, магия и лик Триниэль! Храни нас Асфель!
|
| |
|
|
|
| Ollaida | Дата: Пятница, 30.03.2012, 02:53 | Сообщение # 2 |
| Написал Ollaida в Пятница, 30.03.2012, 02:53 |
 Отражение.
Группа: ОТРАЖЕНИЯ
Сообщений: 53
Награды: 0
Репутация: 0
Статус: Offline
| ***
Мой крик раздирает тишину в простой палатке из шкур браксов, измятые и изрезанные моими когтями шкуры на земле. Терпкий, сладкий запах крови из порезов от когтей… Уже не первый раз. Это был снова сон, снова сон и сейчас задыхаясь от своего крика, я не понимаю где я. Сон ли это? Реальность? Мне кажется, крылья режут спину, рука ищет кинжал, что острее когтей и кажется, я снова забыл, что я всего лишь человек. Крик, который раздирает мое горло, не крик смерти... крик жизни. Какое-то имя, я никогда не помню его, а Реневир - все не может его услышать и запомнить, она склонилась надо мной - увы - она не может исцелить этот кусок моей души. Я вовремя остановил руку, нашедшую кинжал, понимая, что передо мной ее лицо – ее светло-голубые глаза, светло-голубая кожа, белоснежные волосы. Что она здесь делает? Как обычно – проходила мимо – решив отдохнуть от исцеления душ и тел – отдых ей нужен куда больше чем кому-то еще. Этот глупый вопрос, я уже давно не задавал даже самому себе.
«Асфель!» - Не знаю, подумал или сдавленно выдохнул… Медленно, через силу отпуская кинжал. Если говорить о том, что я не знаю, зачем я его схватил – будет глупостью, я взял его что бы убить. Но явно не Реневир. Лук я давно заворачивал в шкуру, убирал ящик с причудливым узором – как и все остальные свои не хитрые вещи. А вот пару кинжалов, даже перед сном не убирал далеко. Лук в моих руках еще более смертоносен – чем… Асфель! Храни ее от таких глупостей!
- Не переживайте, это был просто кошмар. Вы в лагере, все хорошо, - ее голос медленно возвращает меня к реальности. К той реальности, в которой – странным образом встретились она и я. Но это происходит далеко не сразу... я все еще где-то там, во сне - который я не могу вспомнить и тем более не могу понять. Мне снова снилось пурпурно-красное небо, выжженная земля – но я не знаю таких мест здесь, да и все кого я спрашивал, не знают таких мест. Я снова изодрал свои руки в кровь, кажется, кого-то толи пытался схватить, толи закрыть собой... Да даже сейчас, я не чувствую этой боли. Но ее замечает Реневир и ее глаза как и обычно наполнены печалью, она беспокоится о моем теле, и я снова успокаиваю ее, что все будет хорошо.
- Я принесу бинты… - Она не заканчивает, я уже протягиваю ей эти полоски тонко выделанной кожи озерного бракса, она слишком тонкая для палаток, зачастую ее довольно просто обработать, что бы она стала мягкой. Джут, лен, даже жесткая и грубая ткань, сотканная из напагера здесь по-настоящему редка. Не говоря уже о том, что бы тратить ее на бинты. Шиго не плохо делают кинары, тьфу… Да, что с них взять? Живут и мы живем бок о бок с ними.
Я не улыбаюсь, пока она перевязывает мои руки – только обнадеживающе положил свою на ее, когда она закончила. Про себя я помянул все - потому что уже устал повторять, что бы она не заходила вот так и не оказывалась рядом. Она только улыбнется и скажет, что бы я не переживал. Асфель, Благочестивый Асфель, храни ее.
- Со мной все хорошо, Реневир. Не беспокойся.
Женщины меня часто поражают - они умеют задать глупые вопросы, на которые иногда хочется ответить, иногда промолчать, иногда... лишь улыбнутся, не зная ответа и не понимая, как она может не понимать очевидных вещей. И совершать глупые, не разумные, импульсивные поступки! (Кто бы говорил конечно, но Маркутан с ними). А еще – их забота – трогательная до глубины души. Не знаю, иногда кажется, что многие «разбойники» исцеляются только от одного взгляда на нее.
- Сиер, поспи еще поздняя ночь. – Улыбается она, хотя я понимаю ее неуверенность и выпускаю ее руку из своих. Я знаю, что кретин, но наверное я и раньше… Тьфу! Женщины.
Я снова улыбнулся, отвык от этого, не знаю что сказать, не знаю, что ответить прекрасной девушке, которая уже битый месяц терпит мои кошмары и тратит силу кибелиска в бесплодных попытках исцелить мою душу. Говорят, что я пережил что-то - что-то сильнее удара сприга по голове, знать бы что? Потому что ни один сприг такого себе не позволял.
- Реневир, отдохни и ты.
Я все-таки не выдержал и все-таки назвал ее на "ты", от чего она улыбнулась, залилась краской, по крайней мере даже в полу тьме я мог с легкостью увидеть как потемнели ее щеки. Я знаю, что я не первый, кто называет ее на "ты", хотя в отличие от многих, я чувствовал к ней только дружескую привязанность и дружеское участие.
- Я провожу тебя.
Улыбнулся снова я, окончательно принимая то, что я нахожусь в Исхальгине, в деревне Альдер и что сейчас "ночь". Я наконец-то понял, что знаю, где я и что со мной. Наконец-то кошмар отступил, отошел, и я могу снова чувствовать себя хоть как-то собой, а не разрываться на две составляющие меня части.
- Но тебе нужно отдохнуть, ты очень мало спишь… - Начала было она. Спорить я не стал, не стал влезать в этот монолог, когда ей было самой не по себе и то, что ее палатка была через «два взмаха крыла» - странное выражение пришло мне на ум, меня мало смущало. Скорее это было обычным для меня, но я вовремя не сказал этого вслух. Хоть я и был на хорошем счету – сложностей мне и так хватало, начиная от кошмаров, заканчивая странными фразочками, впрочем, я научился – если не вовремя прикусывать язык, то не шокировать окружающих меня людей еще больше.
Мы идем по спящему лагерю, когда я все-таки нацепил на себя брюки и рубашку, хотя и не застегнул последнюю, и выглядел я - как после отличного секса или отличной драки – при том повязки на руках – только усиливают это впечатление. Ха! На выбор. Тут, в Исхальгене, было тепло, даже я бы сказал жарко, и даже горы на горизонте со снежными шапками, лишь добавляли ощущения – какой-то теплоты, а не яростного и обезображивающего пекла, когда не вздохнуть и не выдохнуть.
Хотя - за те три месяца, что я стал одним из «разбойников», да каких разбойников, таких же жителей Исхальгена, как и многие другие – либо работаешь на разбойников, либо дружишь с ними, либо ищешь другую банду правила которой тебе нравятся больше.
Я провожал ее, совсем не далеко – даже не на другую сторону к ее кибелиску, а «по этой» – несколько палаток, несколько остовов зданий, которым уже – только Пять Великих знают сколько им лет и в отсутствие камня, а вернее – его наличие, но явно не по силам принести его сюда обычным людям и в строительстве этих зданий помогали в свое время Даэвы. Провожал в молчании, только как-то покровительственно опустил руку ей на плечо, что бы толи защитить, толи сказать, что все хорошо. Толи я не знал почему. Реневир привычно хватало такта не лезть в душу, а я снова без каких-то причин пытался вспомнить то, что было, то, что я потерял. Хотя от моего взгляда не скрылось то, что она смотрит то в стороне палаток, то в центр деревни и словно ищет кого-то. Но я тоже не лезу ей в душу, хотя ее взгляд и был замечен мной. Вот теперь, когда я ее проводил начали болеть истерзанные руки, а в голове как свора мют и спарки кружатся вопросы. Мы расстаемся в молчании, а я – хоть и стараюсь, не торопится, но сам не замечаю как, оказываюсь в своей палатке.
В который раз я прихожу к мысли, что моя жизнь не здесь - это я понимаю каждый раз, когда после очередного кошмара и очередного безумия - иду охотиться на браксов или собирать однолетник, что бы принести его Реневир, как свои извинения и помощь ей. Шкуры, лекарственные травы, мясо для Унфу – кто приготовит не плохой ужин - это всегда нужно и не бывает бесполезным. Правда рыбалку я ненавижу, вообще ненавижу мокнуть, ощущение такое, что снова одежда липнет к телу - словно от крови, тоже относится и к охоте на хайка. Что бы поймать эту птицу, нужно залезть в воду, иногда приходилось. Ее перья хороши для утепления одежды, в то время как тот же мех тару – никуда не годится, разве что их хвосты – носить как украшения. Бесполезные паразиты.
Я махнул рукой и бросил несколько слов Каэндалу, что бы сказать, что я на охоту. И довольно быстро пошел из деревни, застегивая куртку и привычно расчехляя лук, убирая его за спину – по мимо двух кинжалов, с которыми я тоже не расставался.
Ночь – была прекрасной, хотя какая разница – ночь или день – днем света было не намного больше, но почему-то я помню, странное ощущение, как могут слепнуть глаза, когда ничего не видишь кроме ярких пятен и долго пытаешься проморгатся, что бы этот свет, хоть как-то не резал и не бил так по глазам. Сейчас было легко и охота, какое-то действие, помогали забыть все эти вопросы, от которых я не мог отмахнуться. Я признаю, что я бежал от вопросов, какая в них разница, что я не могу ничего сделать с ними?
Охота сегодня удалась - хорошие шкуры, несколько кусков отборной вырезки, и ворох однолетника - как раз созревшего, что бы Реневир - могла лечить тела и души. Удобно - положить все в куб - хотя щедрость Уль Гор Ррына, который принял не плохого, но не лучшего война, была удивительна. Куб маленькая вещь, в которую можно положить наверное все что угодно, а размер не больше книги и вес такой же.
Я возвращался назад, задержавшись у дальней стороны озера Тунапри, что бы вымыть руки и перевязать раны, совсем не от животных, что бродят здесь. Я сидел и смотрел на водную гладь, на хайков, что танцевали в тот момент, когда небо становилось светлее, когда по небу проплывал воздушный корабль, на котором люди приплывали в Пандемониум. Я никогда не летал на этом корабле, но ясно помню, что простые линии Пандемониума, ровные улицы, простые фасады, тяжелый темный камень, яркие флаги, две статуи, что стоят у входа в город.
***
Она стоит на краю обрыва, смотря в бездну. Она готова открыть крылья и взлететь. Здесь, чего скрывать - часто ходят одни, кажется, здесь безопасно. Часто что-то ищут и часто находят мои стрелы, это чувство, когда стрела входит в плоть, и ты видишь, как несчастная жертва изгибается и не может уже никуда идти - падая в бездну, когда тело медленно исчезает, его поглощает эфир, что бы возродить в новом месте, там, где остался кусочек жизни. И даже ее молодость не остановила моей руки. Здесь – цитадель Теминона. Белая, сверкающая, блестящая. Ее молодость, ее наивность, ее чистота ничто из этого не смогло остановить стрелу, что пронзает ее грудь. Это был сигнал к атаке. Сигнал к атаке, распахнутые, падающие белые крылья. Отвлечь внимание от Западной крепости Сиэли. Нам нужно не так много времени, что бы эта малышка возродилась и сказала всем – что пришли чудовища.
Белые, блестящие, такие непорочные перья.
И снова бой. Снова война. Снова стрелы, что раздирают тела и души. Снова кровь. Удары в спину. Стрелы. И снова бой. Снова острие атаки. Снова этот вечный и безжалостный бой. Я убью их, убью! Я убью их! Убью их всех! Ради… богов, Асмодеи, друзей, в конечном итоге самого себя. Но не это заставляет меня каждый раз бросаться в бой, есть иная истина, которую я помню, даже во сне.
"Ты еще узнаешь, что умирать это больно, но возрождаться еще больнее!" - мой собственный голос - мой собственный голос заставляет меня вырваться из нового кошмара боя. Когда я чувствую, как кинжалы ассассина, молодой элийки, вспарывают мне спину – один между ребер, под крылом, второй чуть ниже. Я инстинктивно выгибаюсь, что бы они не вошли глубже, развернуться выстрелить, что бы сама сила выстрела откинула меня от нее – и вижу – падающие черные крылья. Я был последним – прыжок – у меня не было шансов, но град стрел в элийку и мое тело – поглотил поток эфира, когда я видел, как эту девочку ловил – по регалиям легат легиона. Я не задержался, что бы посмотреть на то как радуются победе элийцы. Это не победа.
Во славу Асмодеи. Крепость Сиэли наша.
***
Я чувствую смысл этих слов, но не помню его. За те несколько месяцев, что я помню - я никогда не умирал, ни одно живое существо не могло мне причинить достаточно серьезные раны, на охоте я всегда был удачен и самое серьезное, что когда либо происходило - это когда я сам себя, после таких кошмаров, калечил... Как сейчас. Под моими когтями снова моя плоть и кровь, разорванная куртка, воды озера, где я уснул окрашены кровью, моей кровью. Я смываю ее с кожи и иду собирать ветки и камни, камней тут много - но что бы развести костер, они нужны, какая-то старая привычка, закрыть огонь ветвями, оградить огонь камнями, что бы не потух, что бы снег, а вернее вода не затопила слабый и нежный огонь.
Виокену - нечему меня учить, хотя он считается в банде лучшим, кто может научить следопыта. Шрамы на руках, снова придется куртку штопать, когти это великое изобретение - способны вспороть, все что угодно. В этом состоянии занятия любовью становятся, по-настоящему, приятны. Откуда-то я тоже это помню, но не помню когда, кого и где.
Огонь. Берег озера. Тонкие полоски из кожи, которыми я привычно латаю простую одежду, хотя по старой памяти - хоть одежда и страдает во время боя, печать души, словно клеймо на кибелиске, не дает ей разорваться, сломаться, измениться и возрождается вместе с тобой. Откуда эта память? Откуда это…
Я завариваю однолетник, что бы приложить эту горячую, густую массу к коже, перевязать. И улыбнуться тому, что был день. Все было светлее и для кого-то, наверное, кто не привык к вечному отсутствию солнца – а я откуда-то еще помню, какое оно было, все это было бы покрыто мраком и темнотой.
Правда мысли мягко сказать, не любезно, были прерваны появлением руфиллима – здесь в Исхальгене было слишком тепло для этих птиц, они не водились здесь – везде где только можно – яркое, цветное оперение, острые клювы, когти способные разорвать не только случайного эльрока, но и того же бракса или калифа. Я почти выстрелил в птицу, но этого мгновения мне хватило для понимания, что в глазах птицы есть какой-то разум – и она зависла, словно ожидая, пока я соберусь, она не села – она зависла в воздухе, нетерпеливая хлопая крыльями и летая то ко мне, то к лесу Маннигел. Я поднялся, затушив костер, в какие-то секунды собрался, что бы пойти за руфиллимом – не знаю, возможно, потому, что она была тоже не с этой земли, как и я. Она словно манила меня, дорога в лес Маннигел, куда редко заходят даже охотники.
Бесшумные, быстрые шаги, я почти бежал уже за ней, когда желто-красная листва закрыла небо, и все вокруг было погружено в красно-желтые цвета листвы. Птица летела дальше, я шел за ней, чувства были острее, и словно старая память вела меня. Как ставить ногу, я замечал прыжок тару до того момента, как он это сделает и мог выстрелить, что бы он уже опустился тушкой меха и мяса. Но тару меня мало интересовали, скорее птица, которая вела меня в глубь леса. Не знаю куда.
Я никого не ожидал увидеть – будь старик или молодая девушка, старая карга меня порадовала своими словами: «А, ну и кого ты ко мне привел?» - обращаясь явно не ко мне.
- А, ну, ирау, ирау… Новый разбойник значит, хотя не очень-то ты и похож на разбойника. Вообще сказать, то по правде не похож, мне-то говорили, но я-то не верила, пока сама не увидела. Не похож, не похож.
- Я…
Слово мне вставить не дали.
- Вообще, кто таких в разбойники то берет? Вообще, иди от сюда, вот прямо по тропинке, через лес, да к перекрестку Антрона, а там дальше до резервации Исхальгена. Если б такие как ты тут разбойниками были бы, то куда бы мы все катились. Иди, иди. Уходи от сюда, я то тебе ничем не помогу, кроме того что сказала то. Таким еще серебряные подносы, ложки и посуду из домов тащить не пристало, куда продавать то будешь?
Говорили что-то о безумной ведьме обитающей в лесу Маннигел, но как-то меня это не особо беспокоило. Руфиллим же стал летать вокруг нее.
- Что смотришь? Старая, сбрендившая старуха-гадалка, которая из ума давно выжила и мало кто соображает, иди от сюда, а то в дебра превращу, видишь тут их много, мне как раз еще одного не хватает! Иди от сюда! До чего же не понятная молодежь пошла? Иди-иди.
Вставить слово мне не дали, впрочем, казались ее слова не лишены какого-то маразматического смысла, как бывает… у тех кто знает что-то. Я склонил голову, прощаясь. Что-то в ней было, как в еще одной женщине в поселении ее зовут Урд, старая, вечно ворчливая портниха, которая вечно шьет нам одежду и на любое доброе дело найдет десяток дел, тоже добрых, которых мы не сделали, или сделали дело медленно, неловко и нелепо.
Уходил я медленно, слыша за спиной ворчание старухи и ко мне и к руфиллиму, и ответы последнего, что еще больше насторожило меня. Спрашивать у нее, требовать, пытать… Последняя мысль вызывала какую-то улыбку, нет, до такого по отношению к асмодианину, я точно не спущусь.
Но что-то ее слова затронули в моем сердце и в моей душе. Резервация Исхальгена, перекресток Антрона – туда летали эфирные птицы.
Но я вернулся обратно – из глуши леса Маннигел, проходя рядом с логовами спригов, что находятся рядом с озером Тунапри. Рани – любимая дочь Уль Гор Ррына невыносима, пытается быть первой во всем, я невольно проводил ее взглядом, когда она кралась к одному из логов, что бы – что-то забрать – зерно, фрукты и вечный ее надзиратель – Нобек – вот кому бы не мешало бы потренироваться в скрытности, что бы следить за неугомонной девочкой.
Но мысли мои, были далеки от этой красивой картины – они были там – у гадалки и отшельницы, стремились дальше к перекрестку Альтрона и дальше к резервации Исхальгена.
***
Дни прошедшие в обычных делах, кошмары, что преследуют меня ночью, стали еще более яркими и после первой ночи, которая была после этой странной встречи, я начал уходить из деревни – я не знаю, что остановило мою руку – воля или голос Реневир, когда я ее чуть не убил. Кого я видел вместо нее? Я не знаю. Молодое, прекрасное лицо даэва, за спиной которого были белые крылья. Гадалка и отшельница действительно жила в лесу – но мало кто в банде Уль Гор Ррына знал что-то о ней, больше того, что лучше к ней не соваться и того, что она мало по малу колдует. Но мои сны – стали по настоящему реальными, словно только что я закончил бой в бездне и возродился у кибелиска, что бы продолжить охоту – охоту за элийцами, охоту за балаурами – эту гонку со смертью. Сказать, что я их ненавидел, не сказать ничего. Бездна – я точно знал это она. Как самые кровавые и самые безжалостные бои были в оке Арэшурата – так они там и идут. Бездна, она сниться мне, я вижу ее на яву.
Но мои сны… с каждым днем я вспоминал имена, лица, смерти и возрождения.
Я заказал у Раорунга – кристалл, что поможет мне стать Калифом – стоит он хороших денег, но я дал слово, что верну их, шиго верят слову, а я не собирался лгать. По крайней мере – так я быстро, безопасно для себя и для всех окружающих доберусь до резервации Исхальгена. Я не хочу – еще больше пугать людей, кто приютил меня тем, куда я направляюсь, а на мои ночные похождения уже все смотрят сквозь пальцы.
Когда мой заказ пришел, шиго хитро улыбнулся, смотря на меня хитрыми глазами, зная, что можно будет получить больше. Да кто бы спорил? Сейчас я даже оскалился, знаю я их, вернее правильно сказать так – помню, доброжелательные улыбки и «нян-нян», а потом плати за издержки. Ничего – мелочь.
Я уходил в лес Маннигел, уже не первый раз чувствуя спиной чей-то взгляд, чью-то силу… но я был слишком слаб, что бы понять ее. Я шел быстро – что бы вскоре меня скрыл тень деревьев и где-то между его густых крон я видел куски неба… но оно казалось бардовым, почти красным, словно огонь Арэшурата, словно огонь бездны, которую я так давно покинул. Казалось, это было вечность назад. Вскоре – старая память дала о себе знать – кристалл калифа, сжав его и впитав его силу – уже не задаваясь вопросом, откуда это – я побежал вперед – куда медленнее, чем на эфирной птице, но куда быстрее, чем своими ногами. Залезающий спать Коррад – явно не ожидал калифа, который забрался так далеко в лес Маннигел, хотя по тому, что когда он второй раз вылезал из палатки второй раз – меня уже не было – скорее показалось. Коррад помянул Асфеля – что бы это чудовище обошло его стороной, ну или я был глюком усталого за день разума? Я не собирался его пугать – как обошел стороной перекресток Антрона, что бы никого не пугать и прокрался мимо стражников, что несут свои посты рядом с резервацией Исхальгена.
Резервация Исхальгена – туман и дух мертвого стражника – вечного караульного этого места. Здесь везде безумные призраки. Пронзительные крики воронья, что поднялись в воздух, слыша мои шаги, звон цепей – обреченных в этом месте. Ни страха, ни боли, не жалости. Мой путь – я знал – шел дальше.
Туман не рассеивался, туман закрывал небо. Крики воронов взывали о смерти. А я шел – странно-знакомое чувство – сильные потоки эфира. Тюрьма. Клетка. Даэва нельзя убить. Нельзя уморить голодом. Нельзя лишить жизни. Можно только заточить.
- Ирау, старый друг. – Голос был предательски знаком – как если бы я проснулся и слышал его – насмешливо-язвительный. Предательски знакомый.
- Мунин?! – Сам не ожидал, откуда я помню это имя.
- А кого ты ожидал, Асфеля лично? – Вырвался у него смешок.
А я только улыбнулся – направился к тюрьме – прозрачному кокону, в котором был заточен – действительно старый друг. Даже этой силы эфира не хватит, что бы заточить Мунина, не хоти он сам оказаться здесь, его бы здесь не было.
- Я все ждал, когда ты наконец-то появишься.
Мунин – старый друг. Знакомый голос, знакомая наглая манера вести дела. Знакомое знание своего места и стояние до последнего на своем мнении. Кого я обманывал? Я помнил его.
- Когда смог, тогда и появился. Я вижу дела у тебя не ахти.
- Ну почему же? Сейчас я просто счастлив. Ты слабее, чем я помню тебя, что случилось, Сиер?
Усмехнулся, даже оскалился.
- Если бы я помнил. Я помню последние три недели, не больше. И помню твою рожу.
- Мое лицо сложно забыть. – Не знаю почему, но я улыбнулся, пожалуй, помня – эти роскошные пиры, философские диспуты в Пандемониуме, роскошные обеды. И то, что Мунин был раб своего желудка, а так же своего мнения, но хоть рвите меня на части Балауры, я не могу вспомнить чего-то большего.
- Тебя я вспомнив, только увидев. Не говоря о своих годах жизни.
Мунин хмыкнул:
- Хорошо же тебя приложили по голове. Сознавайся кто? Очередной элийец или балаур? Ты исчез лет 100 назад, по крайней мере я об этом слышал. Сначала, как я помню, ждали у кибелиска, потом думали, что взяли в плен, искали, но ты так и не вернулся. Посчитали пропавшем без вести.
Я тряхнул гривой.
- Это ты хочешь сказать, что меня 100 лет не было? – Не знаю, хотел я его придушить, там где он стоял или… Асфель подери это все!
- Плюс-минус, видишь ли, я тут тоже не со вчера сижу. У тебя выпивка есть?
В который раз он со своими вопросами о еде меня ставил в тупик, о еде я думал в последнюю очередь, как с трудом понял, что не ел уже последние дней пять-семь, с той злополучной встречи.
- Я рад тебя видеть старый друг, - усмехнулся я, облокачиваясь на стену его тюрьмы. – А тебя кто, если не балауры и не элийцы?
- Говорю много.
- Угу, помню. – Кивнул ему. – Значит, твой язык оказался слишком длинным, и ты решил устроить себе отдых?
Я помнил Мунина – его слова умеют заражать сердца даэвов – надеждой, возможностью, что что-то можно изменить и поменять, да чего скрывать, слова о 13 божестве, не особо приятны даже богам. Я молчал. Мы оба молчали. Нас связывало не мало, и я это помнил. Словно перевернул страницы дневника, которые до этой были пусты.
- Угу. Так не сгоняешь за чем-нибудь поесть? А то, хоть я даэв, но видишь ли…
- Ты раб своего желудка. – Кивнул я ему. - Что принести?
- Ну, ты спросил, не полетишь же ты сейчас в Пандемониум? А то я бы попросил: свежий хрустящий оттомблисовый салат, сладкий засахаренный рейдам, жаркое с бликоровой стружкой.
Мы оба засмеялись. Я кивнул:
- Что-нибудь придумаю, - махнул я ему рукой. - Кстати, гадалка в лесу Верданди и Урд в деревни – твои последователи?
- Мои ученики.
Он всегда был предусмотрителен и я точно знал эти две женщины, были не единственными, и только принял это как само собой разумеющиеся. И было пошел на выход из резервации, но… Но здесь в этой пустоте, был не только Мунин, сила, иная сила, слабее или сильнее, чем сила Мунина, он словно заметив мой взгляд, только мрачно кивнул. Знал я этот кивок: «Потом поговорим».
Хоть что-то встало на хоть какие-то места.
***
Дорога назад – была куда короче, хотя заняла куда больше времени – я шел пешком – через резервацию, через перекресток Антрона, через лес Маннигел. Память, похожая на обрывки старого, потрепанного дневника. Я помнил сражения, сражения с эйлицами и балаурами в бездне, помнил свой легион, чего скрывать друзей, кто за 100 лет, а если прошло столько времени, то явно кто-то нашел свой путь, кто-то остался где-то там, в бездне – служа Асмодеи. Помнил отдельные лица в Пандемониуме – Бальдр, верховный жрец храма Асфеля, Йотун, мысль о нем вызвала усмешку на лице, любитель экспериментов, я бы правда сказал где… Видар – одержимый уничтожением Балауров. Нисселия, одна из Безмолвных Судей. Эта мысль вызвала усмешку. Мое возвращение вызовет очень много вопросов – куда больше, чем я бы хотел, а мои связи с Мунином. А катись оно все в бездну…
И не смотря на легкость, я знал, что они будут идти за каждым моим шагом. Они будут следить, будут охотиться, будут выискивать следы нарушения закона.
Но мысли мои далеки от того, что я помнил. Что случилось за 100 лет, пока я где-то был? И что было до – этой череды войн. Даэвы обречены помнить все, и теперь, уже более страшный вопрос, а что же случилось, что я – Даэв – забыл то, что случилось со мной. Встреча с Мунином родила в голове еще большую кучу вопросов, чем была до него. Он это умеет – провидец и пророк.
Достать здесь еду хоть и было проблемой, но не составляло никакого – память услужливо подсказала, что его «утонченный желудок» признает за еду – а не отрыжку панини. Икра спарки, омлет из яиц муто – благо последних тут было видимо невидимо, наливка из рейдама.
День был посвящен не хитрым сборам - и это позволило хоть как-то отвлечься от мыслей, что могли бы съесть голову. Да, фраза ставшая риторической «Мунин ты поддонок» была принята с оскалом-усмешкой. А как его еще назвать?
Хорошая еда, не плохое вино. Правда, смотреть на охранников резервации, куда я направился было забавно. В первый раз за все время – трех недель я улыбнулся.
Я сидел на холодной земле, прислонившись к эфирной тюрьме Мунина, он сидел в ней – ирония в том, что он легко мог из нее выйти, но не собирался этого делать и, слушая его, я понимал почему.
Многое изменилось за это время – вещи стали другими – Даэвы приручили животных из каких-то других миров, сопляки и отбросы носят награды за службу Асмодеи, даэвы забыли о помощи друг другу, кинары – завладели не только сердцами Шиго, но и сердцами Даэвов.
- Ты спрашивал том, кто здесь кроме меня? Здесь спят даэвы, что устали от меняющегося мира Атреи, что устали видеть все это. Они спят и живут в иных мирах. Я увел их.
- Тяжелые времена, мой добрый друг. И ты так же добр и хитер, как было в те дни, когда мы расстались.
Мунин кивнул.
- Кто говорит, что будет легко? Тогда ты уходил в бездну со своим легионом и был гораздо сильнее, чем сейчас.
- Да, что говорить, - я отмахнулся, - я не смог почувствовать, что здесь заключен ты, не говоря уже о том, что только сегодня понял, что за моей спиной черные крылья.
Мунин хмыкнул:
- И ты не будешь обвинять их в слабости?
- Нет, - я закрыл глаза и выпил. – Не буду. Это сила – сделать выбор. Такой или другой не важно.
Я поднялся, подошел к одной из спящих душ, их нельзя увидеть, нельзя дотронутся – красные всплески эфира, что никогда не покинут это место.
- Ты помнишь, как ты обрел свои крылья первый раз? – Хмыкнул Мунин.
- Ага, очнувшись после попойки с тобой в одной постели, в дрызг пьяный и в поисках оставшийся со вчера бутылки, - отшутился я, но отрицательно мотнул головой. – Я помню Бездну, Око Арэшурата, мой легион. Мне снится война.
Я улыбнулся, отпуская огонек, на который смотрел, он взлетел, словно куда-то шел – но так и не вылетел из усыпальницы резервации, я проследил за ним.
- Дерадикон. Вспоминаю обрывки мест, событий, даже даэвов, как нашу пьянку по поводу взятия Крепостей Сиэли.
Мунин хмыкнул, а я снова уселся на землю рядом с его тюрьмой, правда вместо того, что бы взять бутерброд с мясом бракса – рука легла на лук. Я был готов выстрелить в того, кто крадется к нам. Да и лук не отложил пока. Паранойя или память о прошлом? Не знаю. Это оказался какой-то парень, но, не смотря на возраст и бороду, он вел себя, словно только вчера родился. Пришел он явно к Мунину, с каким-то кубом – который не мог открыть. Точнее крался к нам. Да, нервы у меня стали ни к балауру. Мунин как обычно, почему я был этому не удивлен? Сказал, что откроет за уничтожение насекомых, что, видите ли, ему размышлять мешают – перевожу – нам пьянствовать, я сам уже парочку убил – надоедливые твари – вечно их на сладкое тянет, а вино признаться совсем не дурное. А ну, да и послал за вином, что можно спросить в деревне, ничего пока он туда обратно – этот кувшин мы приговорим.
- А ты не бедствуешь.
- А что? Тут вечно кто-то пытается могилы грабить, а потом приходят и жалуются, что кубы не открыть – в них ничего для Даэва ценного, а людям полезно.
Я прищурился.
- Мунин, ты еще в мошенники заделался?
- Нет, просто беру заслуженную плату. На один из сотни что-то ценное находятся.
- Шиго ты, а не Даэв.
Мы рассмеялись. Снова переходя на жизнь в Атрее, на простые вещи мира, который меняется. Когда боги не слышат Даэвов, хотя сам Пандемониум и сама Атрея – говорит о том, что они рядом с нами и никогда не оставляют нас.
- Угу, предприниматель и аферист. – Кивнул я. - Война еще идет?
- В самом разгаре, не знаю…
- Знаешь, - перебил я его. Мунин кивнул. Знал, наверное, лучше многих знал.
Но в который раз за этот наш разговор я не мог даже спросить о себе, а Мунин не говорил, это было в его манере, говорить то о чем спрашивают или то, что он хочет сказать.
Было что-то в этом молчании, было что-то, когда молчание обретает тяжесть и мне казалось, что я что-то забыл, что-то важное, бесценное, дорогое. Что-то что сохранил где-то внутри себя, что бы не дать чему-то уничтожить это. Но чем это было? Казалось Мунин знал ответ, но я не знал вопроса.
- Давай выпьем – за старых и добрых друзей!
- И за нашу выпивку, - кивнул Мунин в сторону возвращающегося «охотника за сокровищами» - с одной стороны вокруг стало тише, с другой у него был наш кувшин вина, с третьей стороны за всем нашим разговором, я кажется расслабился и наконец-то, нет, за лук хвататься не перестал, но делать из случайного прохожего не спрашивая имени и звания подушечку-для-иголок, кажется, отказался.
- И за нее тоже.
Два кувшина, которые мы использовали лучших самых дорогих бокалов Пандемониума. И разговоры о старых и совсем не добрых друзьях. Агамо – стал популярнее и теперь даже Даэвы из Анхейла желают его слушать. Селести до сих пор занимается банкетами, и пока – ей это не надоело. Часть библиотеки Мудрецов закрыли и гордо назвали «секретной библиотекой» куда сложили всю литературу, которая может вызвать вопросы у юных даэвов и более того, заставить их действовать, а не плыть по течению эфира. Арена Триниэль часто пустует, а вот ее подвалы совсем не пустуют – тюрьма это только одно из назначений. Последнее меня не удивляло. Да и сама Тириниэль – не думаю, что была бы против, такого использования арены названной в ее честь. Слутгельмир стал безмолвным судьей, и нужно сказать, Мунин предостерег на счет него. Безмолвные судьи и исполнители. Нет, судьей он стал – это я еще сам помню! Да. А то, что порекомендовал зайти к Генфесу и выпить у него весь аделловый нектар – это уже отдельная история. Людей, в отличие от Даэвов, я не помнил вовсе. Манемори, которая часто там поет – лучше называть не Даэвом музыки, а Даэвом печали и грусти. Анхейл, по словам Мунина, по-прежнему двуличен, как и весь остальной Пандемониум берет с них пример. Хотя – я помню город, но сам я не помню, что бы задерживался в нем надолго. День, два, неделя, очередная пьянка перед уходом в Бездну.
- Значит, в Бездну теперь отправляют едва открывших крылья?
- Как-то так, летать еще толком они не умеют.
Я усмехнулся.
- Что б я летал сейчас лучше них. Очнулся я недели три назад в каком-то рванье, на склоне горы и вид был, когда меня нашли люди Ррына будто я вечность – только и делал что пытался подохнуть.
Мунин пожал плечами.
- Может и так. Хотя здесь не открывалось ни пространственных разломов, такое бы я почувствовал. Оборотни сейчас, например, пытаются что-то вроде этого сделать – но пока до успеха им, как лететь через бездну до Элиоса.
Хорошее сравнение – пролететь, конечно, можно – но сколько раз придется начинать сначала – потому что по дороге будут встречаться белокрылые! Да поглотит их Асфель и Маркутан вместе взятые!
Сколько мы проговорили? Я не помнил – нет, даэвам нужен отдых, но это скорее «смена занятия», а не отдых в виде сна, еды… хотя это тоже может быть иным занятием, как например, поесть вкусной еды или заняться любовью. Мы говорили о новом, о старом, о новостях из Арэшурата, о войне, о пророчестве, которое говорило о приходе 13 божества. Он до сих пор, даже заключенный в эту тюрьму несет в себе те истины, которые говорил и не собирается от них отрекаться – чего скрывать – я склонен верить ему. Вернее той части, что он говорит, а он умеет подбирать слова. Меня это не волновало. Еще трижды – за то время, что мы провели разговаривая о том, как поменялся мир Атреи, для меня поменялся, стал почти неузнаваем, для Мунина он менялся постепенно, мельчал? Верное слово. Но он по-прежнему здесь, по-прежнему верит, по-прежнему ждет. Да и я за каким-то хером Маркутана вернулся – знать бы еще откуда. Но ничего, память, не может уйти от Даэва, а уж такая память. Что-то мне подсказывало, ничего хорошего там не было. К концу, а скорее к началу нашего разговора – мы были в дрязг пьяные, и я какого-то хера сидел вместе с Мунином в его камере, мы пили из одного кувшина и болтали о девушках Анхейла. Ножки, попка, талия, грудь, глазки, ручки! И о еде!
Нет, явно какой-то из стенок Эфирной тюрьмы не было или это тоже был сон? К заднице балаура!
***
Хороший способ избавиться от кошмаров – напиться вдрызг, что-то я раньше такого не пробовал, зато сегодня помогло, правда похмелье, что для Даэва, что для человека – одно и тоже. Для Даэва проще, я бы даже похмельем это не назвал. Так – встреча старых друзей. Пророк? Угу, пророк. Хотя ощущение словно вчера носился за балаурами, а потом кто-то выпустил в комнату где все решили отдохнуть с десяток спарки, от которых шуму столько же как наверное от выводка маленьких шиго! Теперь я понимаю, почему Мунин их так не терпит.
Вернее – попрощались мы к утру, потому что – чего скрывать, хоть ему и хорошо – а об этом он мне не уставал повторять, но факт остается фактом, друзей сейчас – мало где можно найти. Да и приговорили оставшееся вино, хотя уже не в таком количестве, как пили вчера. В Пандемониуме, и Мунин только подтвердил мои опасения, ждет не самый добрый прием и все прошлые заслуги – меркнут перед тем, что меня не было 100 с хвостиком лет. И лучшее, что я могу сделать при появлении в столице, явиться перед Безмолвными Исполнителями – а то и так проблемы будут, и этак – а так это заставит последних хоть действовать не особо нагло за спиной. У Шиго по-прежнему должны быть старые расписки на вещи, которые хранились у них. Что-что, а Шиго умеют держать слово и даже если вещи уже умудрились распродать – то в ближайшее время вернут, зная Шиго – так, что как бы все было на месте и они просто проверяли личность и конечно будут очень рады возвращению.
Прощание было теплым. Как и несколько писем, что отдал мне Мунин. Никто не тянул меня за язык, чем я могу помочь – никто. Да и кто удивиться тому, что старый легионер навещает старых друзей? Хеймдалль – проверяет гостей Пандемониума, как пример... А ловкость рук я еще не потерял.
А мой путь в деревню – снова был коротким – на этот раз я воспользовался эфирной птицей и боги знают, какое лицо было у Осмара, когда я сказал ему, что должен открыть врата в Пандемониум… и как он осекся, когда за моей спиной появились так привычные для меня черные крылья.
Я не прощался. Я еще вернусь. Но я знал, чувствовал взгляды Уль Гор Ррына, Мину, Реневир… я еще вернусь и попрощаюсь, помогу этим людям, чем могу, все-таки они помогли мне встать на ноги, и по долгу и совести я им должен куда больше, чем «кинары, курян!» И да, если вспомнить о кинарах, то у меня тут еще должок, что б его балауры побрали!
Портал был открыт и под моими ногами был снова серый камень Пандемониума.
Кого ты хотел удивить?
|
| |
|
|
|
| Ollaida | Дата: Пятница, 30.03.2012, 02:55 | Сообщение # 3 |
| Написал Ollaida в Пятница, 30.03.2012, 02:55 |
|
Отражение.
Группа: ОТРАЖЕНИЯ
Сообщений: 53
Награды: 0
Репутация: 0
Статус: Offline
| ***
Мой крик раздирает тишину в простой палатке из шкур браксов, измятые и изрезанные моими когтями шкуры на земле. Терпкий, сладкий запах крови из порезов от когтей… Уже не первый раз. Это был снова сон, снова сон и сейчас задыхаясь от своего крика, я не понимаю где я. Сон ли это? Реальность? Мне кажется, крылья режут спину, рука ищет кинжал, что острее когтей и кажется, я снова забыл, что я всего лишь человек. Крик, который раздирает мое горло, не крик смерти... крик жизни. Какое-то имя, я никогда не помню его, а Реневир - все не может его услышать и запомнить, она склонилась надо мной - увы - она не может исцелить этот кусок моей души. Я вовремя остановил руку, нашедшую кинжал, понимая, что передо мной ее лицо – ее светло-голубые глаза, светло-голубая кожа, белоснежные волосы. Что она здесь делает? Как обычно – проходила мимо – решив отдохнуть от исцеления душ и тел – отдых ей нужен куда больше чем кому-то еще. Этот глупый вопрос, я уже давно не задавал даже самому себе.
«Асфель!» - Не знаю, подумал или сдавленно выдохнул… Медленно, через силу отпуская кинжал. Если говорить о том, что я не знаю, зачем я его схватил – будет глупостью, я взял его что бы убить. Но явно не Реневир. Лук я давно заворачивал в шкуру, убирал ящик с причудливым узором – как и все остальные свои не хитрые вещи. А вот пару кинжалов, даже перед сном не убирал далеко. Лук в моих руках еще более смертоносен – чем… Асфель! Храни ее от таких глупостей!
- Не переживайте, это был просто кошмар. Вы в лагере, все хорошо, - ее голос медленно возвращает меня к реальности. К той реальности, в которой – странным образом встретились она и я. Но это происходит далеко не сразу... я все еще где-то там, во сне - который я не могу вспомнить и тем более не могу понять. Мне снова снилось пурпурно-красное небо, выжженная земля – но я не знаю таких мест здесь, да и все кого я спрашивал, не знают таких мест. Я снова изодрал свои руки в кровь, кажется, кого-то толи пытался схватить, толи закрыть собой... Да даже сейчас, я не чувствую этой боли. Но ее замечает Реневир и ее глаза как и обычно наполнены печалью, она беспокоится о моем теле, и я снова успокаиваю ее, что все будет хорошо.
- Я принесу бинты… - Она не заканчивает, я уже протягиваю ей эти полоски тонко выделанной кожи озерного бракса, она слишком тонкая для палаток, зачастую ее довольно просто обработать, что бы она стала мягкой. Джут, лен, даже жесткая и грубая ткань, сотканная из напагера здесь по-настоящему редка. Не говоря уже о том, что бы тратить ее на бинты. Шиго не плохо делают кинары, тьфу… Да, что с них взять? Живут и мы живем бок о бок с ними.
Я не улыбаюсь, пока она перевязывает мои руки – только обнадеживающе положил свою на ее, когда она закончила. Про себя я помянул все - потому что уже устал повторять, что бы она не заходила вот так и не оказывалась рядом. Она только улыбнется и скажет, что бы я не переживал. Асфель, Благочестивый Асфель, храни ее.
- Со мной все хорошо, Реневир. Не беспокойся.
Женщины меня часто поражают - они умеют задать глупые вопросы, на которые иногда хочется ответить, иногда промолчать, иногда... лишь улыбнутся, не зная ответа и не понимая, как она может не понимать очевидных вещей. И совершать глупые, не разумные, импульсивные поступки! (Кто бы говорил конечно, но Маркутан с ними). А еще – их забота – трогательная до глубины души. Не знаю, иногда кажется, что многие «разбойники» исцеляются только от одного взгляда на нее.
- Сиер, поспи еще поздняя ночь. – Улыбается она, хотя я понимаю ее неуверенность и выпускаю ее руку из своих. Я знаю, что кретин, но наверное я и раньше… Тьфу! Женщины.
Я снова улыбнулся, отвык от этого, не знаю что сказать, не знаю, что ответить прекрасной девушке, которая уже битый месяц терпит мои кошмары и тратит силу кибелиска в бесплодных попытках исцелить мою душу. Говорят, что я пережил что-то - что-то сильнее удара сприга по голове, знать бы что? Потому что ни один сприг такого себе не позволял.
- Реневир, отдохни и ты.
Я все-таки не выдержал и все-таки назвал ее на "ты", от чего она улыбнулась, залилась краской, по крайней мере даже в полу тьме я мог с легкостью увидеть как потемнели ее щеки. Я знаю, что я не первый, кто называет ее на "ты", хотя в отличие от многих, я чувствовал к ней только дружескую привязанность и дружеское участие.
- Я провожу тебя.
Улыбнулся снова я, окончательно принимая то, что я нахожусь в Исхальгине, в деревне Альдер и что сейчас "ночь". Я наконец-то понял, что знаю, где я и что со мной. Наконец-то кошмар отступил, отошел, и я могу снова чувствовать себя хоть как-то собой, а не разрываться на две составляющие меня части.
- Но тебе нужно отдохнуть, ты очень мало спишь… - Начала было она. Спорить я не стал, не стал влезать в этот монолог, когда ей было самой не по себе и то, что ее палатка была через «два взмаха крыла» - странное выражение пришло мне на ум, меня мало смущало. Скорее это было обычным для меня, но я вовремя не сказал этого вслух. Хоть я и был на хорошем счету – сложностей мне и так хватало, начиная от кошмаров, заканчивая странными фразочками, впрочем, я научился – если не вовремя прикусывать язык, то не шокировать окружающих меня людей еще больше.
Мы идем по спящему лагерю, когда я все-таки нацепил на себя брюки и рубашку, хотя и не застегнул последнюю, и выглядел я - как после отличного секса или отличной драки – при том повязки на руках – только усиливают это впечатление. Ха! На выбор. Тут, в Исхальгене, было тепло, даже я бы сказал жарко, и даже горы на горизонте со снежными шапками, лишь добавляли ощущения – какой-то теплоты, а не яростного и обезображивающего пекла, когда не вздохнуть и не выдохнуть.
Хотя - за те три месяца, что я стал одним из «разбойников», да каких разбойников, таких же жителей Исхальгена, как и многие другие – либо работаешь на разбойников, либо дружишь с ними, либо ищешь другую банду правила которой тебе нравятся больше.
Я провожал ее, совсем не далеко – даже не на другую сторону к ее кибелиску, а «по этой» – несколько палаток, несколько остовов зданий, которым уже – только Пять Великих знают сколько им лет и в отсутствие камня, а вернее – его наличие, но явно не по силам принести его сюда обычным людям и в строительстве этих зданий помогали в свое время Даэвы. Провожал в молчании, только как-то покровительственно опустил руку ей на плечо, что бы толи защитить, толи сказать, что все хорошо. Толи я не знал почему. Реневир привычно хватало такта не лезть в душу, а я снова без каких-то причин пытался вспомнить то, что было, то, что я потерял. Хотя от моего взгляда не скрылось то, что она смотрит то в стороне палаток, то в центр деревни и словно ищет кого-то. Но я тоже не лезу ей в душу, хотя ее взгляд и был замечен мной. Вот теперь, когда я ее проводил начали болеть истерзанные руки, а в голове как свора мют и спарки кружатся вопросы. Мы расстаемся в молчании, а я – хоть и стараюсь, не торопится, но сам не замечаю как, оказываюсь в своей палатке.
В который раз я прихожу к мысли, что моя жизнь не здесь - это я понимаю каждый раз, когда после очередного кошмара и очередного безумия - иду охотиться на браксов или собирать однолетник, что бы принести его Реневир, как свои извинения и помощь ей. Шкуры, лекарственные травы, мясо для Унфу – кто приготовит не плохой ужин - это всегда нужно и не бывает бесполезным. Правда рыбалку я ненавижу, вообще ненавижу мокнуть, ощущение такое, что снова одежда липнет к телу - словно от крови, тоже относится и к охоте на хайка. Что бы поймать эту птицу, нужно залезть в воду, иногда приходилось. Ее перья хороши для утепления одежды, в то время как тот же мех тару – никуда не годится, разве что их хвосты – носить как украшения. Бесполезные паразиты.
Я махнул рукой и бросил несколько слов Каэндалу, что бы сказать, что я на охоту. И довольно быстро пошел из деревни, застегивая куртку и привычно расчехляя лук, убирая его за спину – по мимо двух кинжалов, с которыми я тоже не расставался.
Ночь – была прекрасной, хотя какая разница – ночь или день – днем света было не намного больше, но почему-то я помню, странное ощущение, как могут слепнуть глаза, когда ничего не видишь кроме ярких пятен и долго пытаешься проморгатся, что бы этот свет, хоть как-то не резал и не бил так по глазам. Сейчас было легко и охота, какое-то действие, помогали забыть все эти вопросы, от которых я не мог отмахнуться. Я признаю, что я бежал от вопросов, какая в них разница, что я не могу ничего сделать с ними?
Охота сегодня удалась - хорошие шкуры, несколько кусков отборной вырезки, и ворох однолетника - как раз созревшего, что бы Реневир - могла лечить тела и души. Удобно - положить все в куб - хотя щедрость Уль Гор Ррына, который принял не плохого, но не лучшего война, была удивительна. Куб маленькая вещь, в которую можно положить наверное все что угодно, а размер не больше книги и вес такой же.
Я возвращался назад, задержавшись у дальней стороны озера Тунапри, что бы вымыть руки и перевязать раны, совсем не от животных, что бродят здесь. Я сидел и смотрел на водную гладь, на хайков, что танцевали в тот момент, когда небо становилось светлее, когда по небу проплывал воздушный корабль, на котором люди приплывали в Пандемониум. Я никогда не летал на этом корабле, но ясно помню, что простые линии Пандемониума, ровные улицы, простые фасады, тяжелый темный камень, яркие флаги, две статуи, что стоят у входа в город.
***
Она стоит на краю обрыва, смотря в бездну. Она готова открыть крылья и взлететь. Здесь, чего скрывать - часто ходят одни, кажется, здесь безопасно. Часто что-то ищут и часто находят мои стрелы, это чувство, когда стрела входит в плоть, и ты видишь, как несчастная жертва изгибается и не может уже никуда идти - падая в бездну, когда тело медленно исчезает, его поглощает эфир, что бы возродить в новом месте, там, где остался кусочек жизни. И даже ее молодость не остановила моей руки. Здесь – цитадель Теминона. Белая, сверкающая, блестящая. Ее молодость, ее наивность, ее чистота ничто из этого не смогло остановить стрелу, что пронзает ее грудь. Это был сигнал к атаке. Сигнал к атаке, распахнутые, падающие белые крылья. Отвлечь внимание от Западной крепости Сиэли. Нам нужно не так много времени, что бы эта малышка возродилась и сказала всем – что пришли чудовища.
Белые, блестящие, такие непорочные перья.
И снова бой. Снова война. Снова стрелы, что раздирают тела и души. Снова кровь. Удары в спину. Стрелы. И снова бой. Снова острие атаки. Снова этот вечный и безжалостный бой. Я убью их, убью! Я убью их! Убью их всех! Ради… богов, Асмодеи, друзей, в конечном итоге самого себя. Но не это заставляет меня каждый раз бросаться в бой, есть иная истина, которую я помню, даже во сне.
"Ты еще узнаешь, что умирать это больно, но возрождаться еще больнее!" - мой собственный голос - мой собственный голос заставляет меня вырваться из нового кошмара боя. Когда я чувствую, как кинжалы ассассина, молодой элийки, вспарывают мне спину – один между ребер, под крылом, второй чуть ниже. Я инстинктивно выгибаюсь, что бы они не вошли глубже, развернуться выстрелить, что бы сама сила выстрела откинула меня от нее – и вижу – падающие черные крылья. Я был последним – прыжок – у меня не было шансов, но град стрел в элийку и мое тело – поглотил поток эфира, когда я видел, как эту девочку ловил – по регалиям легат легиона. Я не задержался, что бы посмотреть на то как радуются победе элийцы. Это не победа.
Во славу Асмодеи. Крепость Сиэли наша.
***
Я чувствую смысл этих слов, но не помню его. За те несколько месяцев, что я помню - я никогда не умирал, ни одно живое существо не могло мне причинить достаточно серьезные раны, на охоте я всегда был удачен и самое серьезное, что когда либо происходило - это когда я сам себя, после таких кошмаров, калечил... Как сейчас. Под моими когтями снова моя плоть и кровь, разорванная куртка, воды озера, где я уснул окрашены кровью, моей кровью. Я смываю ее с кожи и иду собирать ветки и камни, камней тут много - но что бы развести костер, они нужны, какая-то старая привычка, закрыть огонь ветвями, оградить огонь камнями, что бы не потух, что бы снег, а вернее вода не затопила слабый и нежный огонь.
Виокену - нечему меня учить, хотя он считается в банде лучшим, кто может научить следопыта. Шрамы на руках, снова придется куртку штопать, когти это великое изобретение - способны вспороть, все что угодно. В этом состоянии занятия любовью становятся, по-настоящему, приятны. Откуда-то я тоже это помню, но не помню когда, кого и где.
Огонь. Берег озера. Тонкие полоски из кожи, которыми я привычно латаю простую одежду, хотя по старой памяти - хоть одежда и страдает во время боя, печать души, словно клеймо на кибелиске, не дает ей разорваться, сломаться, измениться и возрождается вместе с тобой. Откуда эта память? Откуда это…
Я завариваю однолетник, что бы приложить эту горячую, густую массу к коже, перевязать. И улыбнуться тому, что был день. Все было светлее и для кого-то, наверное, кто не привык к вечному отсутствию солнца – а я откуда-то еще помню, какое оно было, все это было бы покрыто мраком и темнотой.
Правда мысли мягко сказать, не любезно, были прерваны появлением руфиллима – здесь в Исхальгене было слишком тепло для этих птиц, они не водились здесь – везде где только можно – яркое, цветное оперение, острые клювы, когти способные разорвать не только случайного эльрока, но и того же бракса или калифа. Я почти выстрелил в птицу, но этого мгновения мне хватило для понимания, что в глазах птицы есть какой-то разум – и она зависла, словно ожидая, пока я соберусь, она не села – она зависла в воздухе, нетерпеливая хлопая крыльями и летая то ко мне, то к лесу Маннигел. Я поднялся, затушив костер, в какие-то секунды собрался, что бы пойти за руфиллимом – не знаю, возможно, потому, что она была тоже не с этой земли, как и я. Она словно манила меня, дорога в лес Маннигел, куда редко заходят даже охотники.
Бесшумные, быстрые шаги, я почти бежал уже за ней, когда желто-красная листва закрыла небо, и все вокруг было погружено в красно-желтые цвета листвы. Птица летела дальше, я шел за ней, чувства были острее, и словно старая память вела меня. Как ставить ногу, я замечал прыжок тару до того момента, как он это сделает и мог выстрелить, что бы он уже опустился тушкой меха и мяса. Но тару меня мало интересовали, скорее птица, которая вела меня в глубь леса. Не знаю куда.
Я никого не ожидал увидеть – будь старик или молодая девушка, старая карга меня порадовала своими словами: «А, ну и кого ты ко мне привел?» - обращаясь явно не ко мне.
- А, ну, ирау, ирау… Новый разбойник значит, хотя не очень-то ты и похож на разбойника. Вообще сказать, то по правде не похож, мне-то говорили, но я-то не верила, пока сама не увидела. Не похож, не похож.
- Я…
Слово мне вставить не дали.
- Вообще, кто таких в разбойники то берет? Вообще, иди от сюда, вот прямо по тропинке, через лес, да к перекрестку Антрона, а там дальше до резервации Исхальгена. Если б такие как ты тут разбойниками были бы, то куда бы мы все катились. Иди, иди. Уходи от сюда, я то тебе ничем не помогу, кроме того что сказала то. Таким еще серебряные подносы, ложки и посуду из домов тащить не пристало, куда продавать то будешь?
Говорили что-то о безумной ведьме обитающей в лесу Маннигел, но как-то меня это не особо беспокоило. Руфиллим же стал летать вокруг нее.
- Что смотришь? Старая, сбрендившая старуха-гадалка, которая из ума давно выжила и мало кто соображает, иди от сюда, а то в дебра превращу, видишь тут их много, мне как раз еще одного не хватает! Иди от сюда! До чего же не понятная молодежь пошла? Иди-иди.
Вставить слово мне не дали, впрочем, казались ее слова не лишены какого-то маразматического смысла, как бывает… у тех кто знает что-то. Я склонил голову, прощаясь. Что-то в ней было, как в еще одной женщине в поселении ее зовут Урд, старая, вечно ворчливая портниха, которая вечно шьет нам одежду и на любое доброе дело найдет десяток дел, тоже добрых, которых мы не сделали, или сделали дело медленно, неловко и нелепо.
Уходил я медленно, слыша за спиной ворчание старухи и ко мне и к руфиллиму, и ответы последнего, что еще больше насторожило меня. Спрашивать у нее, требовать, пытать… Последняя мысль вызывала какую-то улыбку, нет, до такого по отношению к асмодианину, я точно не спущусь.
Но что-то ее слова затронули в моем сердце и в моей душе. Резервация Исхальгена, перекресток Антрона – туда летали эфирные птицы.
Но я вернулся обратно – из глуши леса Маннигел, проходя рядом с логовами спригов, что находятся рядом с озером Тунапри. Рани – любимая дочь Уль Гор Ррына невыносима, пытается быть первой во всем, я невольно проводил ее взглядом, когда она кралась к одному из логов, что бы – что-то забрать – зерно, фрукты и вечный ее надзиратель – Нобек – вот кому бы не мешало бы потренироваться в скрытности, что бы следить за неугомонной девочкой.
Но мысли мои, были далеки от этой красивой картины – они были там – у гадалки и отшельницы, стремились дальше к перекрестку Альтрона и дальше к резервации Исхальгена.
***
Дни прошедшие в обычных делах, кошмары, что преследуют меня ночью, стали еще более яркими и после первой ночи, которая была после этой странной встречи, я начал уходить из деревни – я не знаю, что остановило мою руку – воля или голос Реневир, когда я ее чуть не убил. Кого я видел вместо нее? Я не знаю. Молодое, прекрасное лицо даэва, за спиной которого были белые крылья. Гадалка и отшельница действительно жила в лесу – но мало кто в банде Уль Гор Ррына знал что-то о ней, больше того, что лучше к ней не соваться и того, что она мало по малу колдует. Но мои сны – стали по настоящему реальными, словно только что я закончил бой в бездне и возродился у кибелиска, что бы продолжить охоту – охоту за элийцами, охоту за балаурами – эту гонку со смертью. Сказать, что я их ненавидел, не сказать ничего. Бездна – я точно знал это она. Как самые кровавые и самые безжалостные бои были в оке Арэшурата – так они там и идут. Бездна, она сниться мне, я вижу ее на яву.
Но мои сны… с каждым днем я вспоминал имена, лица, смерти и возрождения.
Я заказал у Раорунга – кристалл, что поможет мне стать Калифом – стоит он хороших денег, но я дал слово, что верну их, шиго верят слову, а я не собирался лгать. По крайней мере – так я быстро, безопасно для себя и для всех окружающих доберусь до резервации Исхальгена. Я не хочу – еще больше пугать людей, кто приютил меня тем, куда я направляюсь, а на мои ночные похождения уже все смотрят сквозь пальцы.
Когда мой заказ пришел, шиго хитро улыбнулся, смотря на меня хитрыми глазами, зная, что можно будет получить больше. Да кто бы спорил? Сейчас я даже оскалился, знаю я их, вернее правильно сказать так – помню, доброжелательные улыбки и «нян-нян», а потом плати за издержки. Ничего – мелочь.
Я уходил в лес Маннигел, уже не первый раз чувствуя спиной чей-то взгляд, чью-то силу… но я был слишком слаб, что бы понять ее. Я шел быстро – что бы вскоре меня скрыл тень деревьев и где-то между его густых крон я видел куски неба… но оно казалось бардовым, почти красным, словно огонь Арэшурата, словно огонь бездны, которую я так давно покинул. Казалось, это было вечность назад. Вскоре – старая память дала о себе знать – кристалл калифа, сжав его и впитав его силу – уже не задаваясь вопросом, откуда это – я побежал вперед – куда медленнее, чем на эфирной птице, но куда быстрее, чем своими ногами. Залезающий спать Коррад – явно не ожидал калифа, который забрался так далеко в лес Маннигел, хотя по тому, что когда он второй раз вылезал из палатки второй раз – меня уже не было – скорее показалось. Коррад помянул Асфеля – что бы это чудовище обошло его стороной, ну или я был глюком усталого за день разума? Я не собирался его пугать – как обошел стороной перекресток Антрона, что бы никого не пугать и прокрался мимо стражников, что несут свои посты рядом с резервацией Исхальгена.
Резервация Исхальгена – туман и дух мертвого стражника – вечного караульного этого места. Здесь везде безумные призраки. Пронзительные крики воронья, что поднялись в воздух, слыша мои шаги, звон цепей – обреченных в этом месте. Ни страха, ни боли, не жалости. Мой путь – я знал – шел дальше.
Туман не рассеивался, туман закрывал небо. Крики воронов взывали о смерти. А я шел – странно-знакомое чувство – сильные потоки эфира. Тюрьма. Клетка. Даэва нельзя убить. Нельзя уморить голодом. Нельзя лишить жизни. Можно только заточить.
- Ирау, старый друг. – Голос был предательски знаком – как если бы я проснулся и слышал его – насмешливо-язвительный. Предательски знакомый.
- Мунин?! – Сам не ожидал, откуда я помню это имя.
- А кого ты ожидал, Асфеля лично? – Вырвался у него смешок.
А я только улыбнулся – направился к тюрьме – прозрачному кокону, в котором был заточен – действительно старый друг. Даже этой силы эфира не хватит, что бы заточить Мунина, не хоти он сам оказаться здесь, его бы здесь не было.
- Я все ждал, когда ты наконец-то появишься.
Мунин – старый друг. Знакомый голос, знакомая наглая манера вести дела. Знакомое знание своего места и стояние до последнего на своем мнении. Кого я обманывал? Я помнил его.
- Когда смог, тогда и появился. Я вижу дела у тебя не ахти.
- Ну почему же? Сейчас я просто счастлив. Ты слабее, чем я помню тебя, что случилось, Сиер?
Усмехнулся, даже оскалился.
- Если бы я помнил. Я помню последние три недели, не больше. И помню твою рожу.
- Мое лицо сложно забыть. – Не знаю почему, но я улыбнулся, пожалуй, помня – эти роскошные пиры, философские диспуты в Пандемониуме, роскошные обеды. И то, что Мунин был раб своего желудка, а так же своего мнения, но хоть рвите меня на части Балауры, я не могу вспомнить чего-то большего.
- Тебя я вспомнив, только увидев. Не говоря о своих годах жизни.
Мунин хмыкнул:
- Хорошо же тебя приложили по голове. Сознавайся кто? Очередной элийец или балаур? Ты исчез лет 100 назад, по крайней мере я об этом слышал. Сначала, как я помню, ждали у кибелиска, потом думали, что взяли в плен, искали, но ты так и не вернулся. Посчитали пропавшем без вести.
Я тряхнул гривой.
- Это ты хочешь сказать, что меня 100 лет не было? – Не знаю, хотел я его придушить, там где он стоял или… Асфель подери это все!
- Плюс-минус, видишь ли, я тут тоже не со вчера сижу. У тебя выпивка есть?
В который раз он со своими вопросами о еде меня ставил в тупик, о еде я думал в последнюю очередь, как с трудом понял, что не ел уже последние дней пять-семь, с той злополучной встречи.
- Я рад тебя видеть старый друг, - усмехнулся я, облокачиваясь на стену его тюрьмы. – А тебя кто, если не балауры и не элийцы?
- Говорю много.
- Угу, помню. – Кивнул ему. – Значит, твой язык оказался слишком длинным, и ты решил устроить себе отдых?
Я помнил Мунина – его слова умеют заражать сердца даэвов – надеждой, возможностью, что что-то можно изменить и поменять, да чего скрывать, слова о 13 божестве, не особо приятны даже богам. Я молчал. Мы оба молчали. Нас связывало не мало, и я это помнил. Словно перевернул страницы дневника, которые до этой были пусты.
- Угу. Так не сгоняешь за чем-нибудь поесть? А то, хоть я даэв, но видишь ли…
- Ты раб своего желудка. – Кивнул я ему. - Что принести?
- Ну, ты спросил, не полетишь же ты сейчас в Пандемониум? А то я бы попросил: свежий хрустящий оттомблисовый салат, сладкий засахаренный рейдам, жаркое с бликоровой стружкой.
Мы оба засмеялись. Я кивнул:
- Что-нибудь придумаю, - махнул я ему рукой. - Кстати, гадалка в лесу Верданди и Урд в деревни – твои последователи?
- Мои ученики.
Он всегда был предусмотрителен и я точно знал эти две женщины, были не единственными, и только принял это как само собой разумеющиеся. И было пошел на выход из резервации, но… Но здесь в этой пустоте, был не только Мунин, сила, иная сила, слабее или сильнее, чем сила Мунина, он словно заметив мой взгляд, только мрачно кивнул. Знал я этот кивок: «Потом поговорим».
Хоть что-то встало на хоть какие-то места.
***
Дорога назад – была куда короче, хотя заняла куда больше времени – я шел пешком – через резервацию, через перекресток Антрона, через лес Маннигел. Память, похожая на обрывки старого, потрепанного дневника. Я помнил сражения, сражения с эйлицами и балаурами в бездне, помнил свой легион, чего скрывать друзей, кто за 100 лет, а если прошло столько времени, то явно кто-то нашел свой путь, кто-то остался где-то там, в бездне – служа Асмодеи. Помнил отдельные лица в Пандемониуме – Бальдр, верховный жрец храма Асфеля, Йотун, мысль о нем вызвала усмешку на лице, любитель экспериментов, я бы правда сказал где… Видар – одержимый уничтожением Балауров. Нисселия, одна из Безмолвных Судей. Эта мысль вызвала усмешку. Мое возвращение вызовет очень много вопросов – куда больше, чем я бы хотел, а мои связи с Мунином. А катись оно все в бездну…
И не смотря на легкость, я знал, что они будут идти за каждым моим шагом. Они будут следить, будут охотиться, будут выискивать следы нарушения закона.
Но мысли мои далеки от того, что я помнил. Что случилось за 100 лет, пока я где-то был? И что было до – этой череды войн. Даэвы обречены помнить все, и теперь, уже более страшный вопрос, а что же случилось, что я – Даэв – забыл то, что случилось со мной. Встреча с Мунином родила в голове еще большую кучу вопросов, чем была до него. Он это умеет – провидец и пророк.
Достать здесь еду хоть и было проблемой, но не составляло никакого – память услужливо подсказала, что его «утонченный желудок» признает за еду – а не отрыжку панини. Икра спарки, омлет из яиц муто – благо последних тут было видимо невидимо, наливка из рейдама.
День был посвящен не хитрым сборам - и это позволило хоть как-то отвлечься от мыслей, что могли бы съесть голову. Да, фраза ставшая риторической «Мунин ты поддонок» была принята с оскалом-усмешкой. А как его еще назвать?
Хорошая еда, не плохое вино. Правда, смотреть на охранников резервации, куда я направился было забавно. В первый раз за все время – трех недель я улыбнулся.
Я сидел на холодной земле, прислонившись к эфирной тюрьме Мунина, он сидел в ней – ирония в том, что он легко мог из нее выйти, но не собирался этого делать и, слушая его, я понимал почему.
Многое изменилось за это время – вещи стали другими – Даэвы приручили животных из каких-то других миров, сопляки и отбросы носят награды за службу Асмодеи, даэвы забыли о помощи друг другу, кинары – завладели не только сердцами Шиго, но и сердцами Даэвов.
- Ты спрашивал том, кто здесь кроме меня? Здесь спят даэвы, что устали от меняющегося мира Атреи, что устали видеть все это. Они спят и живут в иных мирах. Я увел их.
- Тяжелые времена, мой добрый друг. И ты так же добр и хитер, как было в те дни, когда мы расстались.
Мунин кивнул.
- Кто говорит, что будет легко? Тогда ты уходил в бездну со своим легионом и был гораздо сильнее, чем сейчас.
- Да, что говорить, - я отмахнулся, - я не смог почувствовать, что здесь заключен ты, не говоря уже о том, что только сегодня понял, что за моей спиной черные крылья.
Мунин хмыкнул:
- И ты не будешь обвинять их в слабости?
- Нет, - я закрыл глаза и выпил. – Не буду. Это сила – сделать выбор. Такой или другой не важно.
Я поднялся, подошел к одной из спящих душ, их нельзя увидеть, нельзя дотронутся – красные всплески эфира, что никогда не покинут это место.
- Ты помнишь, как ты обрел свои крылья первый раз? – Хмыкнул Мунин.
- Ага, очнувшись после попойки с тобой в одной постели, в дрызг пьяный и в поисках оставшийся со вчера бутылки, - отшутился я, но отрицательно мотнул головой. – Я помню Бездну, Око Арэшурата, мой легион. Мне снится война.
Я улыбнулся, отпуская огонек, на который смотрел, он взлетел, словно куда-то шел – но так и не вылетел из усыпальницы резервации, я проследил за ним.
- Дерадикон. Вспоминаю обрывки мест, событий, даже даэвов, как нашу пьянку по поводу взятия Крепостей Сиэли.
Мунин хмыкнул, а я снова уселся на землю рядом с его тюрьмой, правда вместо того, что бы взять бутерброд с мясом бракса – рука легла на лук. Я был готов выстрелить в того, кто крадется к нам. Да и лук не отложил пока. Паранойя или память о прошлом? Не знаю. Это оказался какой-то парень, но, не смотря на возраст и бороду, он вел себя, словно только вчера родился. Пришел он явно к Мунину, с каким-то кубом – который не мог открыть. Точнее крался к нам. Да, нервы у меня стали ни к балауру. Мунин как обычно, почему я был этому не удивлен? Сказал, что откроет за уничтожение насекомых, что, видите ли, ему размышлять мешают – перевожу – нам пьянствовать, я сам уже парочку убил – надоедливые твари – вечно их на сладкое тянет, а вино признаться совсем не дурное. А ну, да и послал за вином, что можно спросить в деревне, ничего пока он туда обратно – этот кувшин мы приговорим.
- А ты не бедствуешь.
- А что? Тут вечно кто-то пытается могилы грабить, а потом приходят и жалуются, что кубы не открыть – в них ничего для Даэва ценного, а людям полезно.
Я прищурился.
- Мунин, ты еще в мошенники заделался?
- Нет, просто беру заслуженную плату. На один из сотни что-то ценное находятся.
- Шиго ты, а не Даэв.
Мы рассмеялись. Снова переходя на жизнь в Атрее, на простые вещи мира, который меняется. Когда боги не слышат Даэвов, хотя сам Пандемониум и сама Атрея – говорит о том, что они рядом с нами и никогда не оставляют нас.
- Угу, предприниматель и аферист. – Кивнул я. - Война еще идет?
- В самом разгаре, не знаю…
- Знаешь, - перебил я его. Мунин кивнул. Знал, наверное, лучше многих знал.
Но в который раз за этот наш разговор я не мог даже спросить о себе, а Мунин не говорил, это было в его манере, говорить то о чем спрашивают или то, что он хочет сказать.
Было что-то в этом молчании, было что-то, когда молчание обретает тяжесть и мне казалось, что я что-то забыл, что-то важное, бесценное, дорогое. Что-то что сохранил где-то внутри себя, что бы не дать чему-то уничтожить это. Но чем это было? Казалось Мунин знал ответ, но я не знал вопроса.
- Давай выпьем – за старых и добрых друзей!
- И за нашу выпивку, - кивнул Мунин в сторону возвращающегося «охотника за сокровищами» - с одной стороны вокруг стало тише, с другой у него был наш кувшин вина, с третьей стороны за всем нашим разговором, я кажется расслабился и наконец-то, нет, за лук хвататься не перестал, но делать из случайного прохожего не спрашивая имени и звания подушечку-для-иголок, кажется, отказался.
- И за нее тоже.
Два кувшина, которые мы использовали лучших самых дорогих бокалов Пандемониума. И разговоры о старых и совсем не добрых друзьях. Агамо – стал популярнее и теперь даже Даэвы из Анхейла желают его слушать. Селести до сих пор занимается банкетами, и пока – ей это не надоело. Часть библиотеки Мудрецов закрыли и гордо назвали «секретной библиотекой» куда сложили всю литературу, которая может вызвать вопросы у юных даэвов и более того, заставить их действовать, а не плыть по течению эфира. Арена Триниэль часто пустует, а вот ее подвалы совсем не пустуют – тюрьма это только одно из назначений. Последнее меня не удивляло. Да и сама Тириниэль – не думаю, что была бы против, такого использования арены названной в ее честь. Слутгельмир стал безмолвным судьей, и нужно сказать, Мунин предостерег на счет него. Безмолвные судьи и исполнители. Нет, судьей он стал – это я еще сам помню! Да. А то, что порекомендовал зайти к Генфесу и выпить у него весь аделловый нектар – это уже отдельная история. Людей, в отличие от Даэвов, я не помнил вовсе. Манемори, которая часто там поет – лучше называть не Даэвом музыки, а Даэвом печали и грусти. Анхейл, по словам Мунина, по-прежнему двуличен, как и весь остальной Пандемониум берет с них пример. Хотя – я помню город, но сам я не помню, что бы задерживался в нем надолго. День, два, неделя, очередная пьянка перед уходом в Бездну.
- Значит, в Бездну теперь отправляют едва открывших крылья?
- Как-то так, летать еще толком они не умеют.
Я усмехнулся.
- Что б я летал сейчас лучше них. Очнулся я недели три назад в каком-то рванье, на склоне горы и вид был, когда меня нашли люди Ррына будто я вечность – только и делал что пытался подохнуть.
Мунин пожал плечами.
- Может и так. Хотя здесь не открывалось ни пространственных разломов, такое бы я почувствовал. Оборотни сейчас, например, пытаются что-то вроде этого сделать – но пока до успеха им, как лететь через бездну до Элиоса.
Хорошее сравнение – пролететь, конечно, можно – но сколько раз придется начинать сначала – потому что по дороге будут встречаться белокрылые! Да поглотит их Асфель и Маркутан вместе взятые!
Сколько мы проговорили? Я не помнил – нет, даэвам нужен отдых, но это скорее «смена занятия», а не отдых в виде сна, еды… хотя это тоже может быть иным занятием, как например, поесть вкусной еды или заняться любовью. Мы говорили о новом, о старом, о новостях из Арэшурата, о войне, о пророчестве, которое говорило о приходе 13 божества. Он до сих пор, даже заключенный в эту тюрьму несет в себе те истины, которые говорил и не собирается от них отрекаться – чего скрывать – я склонен верить ему. Вернее той части, что он говорит, а он умеет подбирать слова. Меня это не волновало. Еще трижды – за то время, что мы провели разговаривая о том, как поменялся мир Атреи, для меня поменялся, стал почти неузнаваем, для Мунина он менялся постепенно, мельчал? Верное слово. Но он по-прежнему здесь, по-прежнему верит, по-прежнему ждет. Да и я за каким-то хером Маркутана вернулся – знать бы еще откуда. Но ничего, память, не может уйти от Даэва, а уж такая память. Что-то мне подсказывало, ничего хорошего там не было. К концу, а скорее к началу нашего разговора – мы были в дрязг пьяные, и я какого-то хера сидел вместе с Мунином в его камере, мы пили из одного кувшина и болтали о девушках Анхейла. Ножки, попка, талия, грудь, глазки, ручки! И о еде!
Нет, явно какой-то из стенок Эфирной тюрьмы не было или это тоже был сон? К заднице балаура!
***
Хороший способ избавиться от кошмаров – напиться вдрызг, что-то я раньше такого не пробовал, зато сегодня помогло, правда похмелье, что для Даэва, что для человека – одно и тоже. Для Даэва проще, я бы даже похмельем это не назвал. Так – встреча старых друзей. Пророк? Угу, пророк. Хотя ощущение словно вчера носился за балаурами, а потом кто-то выпустил в комнату где все решили отдохнуть с десяток спарки, от которых шуму столько же как наверное от выводка маленьких шиго! Теперь я понимаю, почему Мунин их так не терпит.
Вернее – попрощались мы к утру, потому что – чего скрывать, хоть ему и хорошо – а об этом он мне не уставал повторять, но факт остается фактом, друзей сейчас – мало где можно найти. Да и приговорили оставшееся вино, хотя уже не в таком количестве, как пили вчера. В Пандемониуме, и Мунин только подтвердил мои опасения, ждет не самый добрый прием и все прошлые заслуги – меркнут перед тем, что меня не было 100 с хвостиком лет. И лучшее, что я могу сделать при появлении в столице, явиться перед Безмолвными Исполнителями – а то и так проблемы будут, и этак – а так это заставит последних хоть действовать не особо нагло за спиной. У Шиго по-прежнему должны быть старые расписки на вещи, которые хранились у них. Что-что, а Шиго умеют держать слово и даже если вещи уже умудрились распродать – то в ближайшее время вернут, зная Шиго – так, что как бы все было на месте и они просто проверяли личность и конечно будут очень рады возвращению.
Прощание было теплым. Как и несколько писем, что отдал мне Мунин. Никто не тянул меня за язык, чем я могу помочь – никто. Да и кто удивиться тому, что старый легионер навещает старых друзей? Хеймдалль – проверяет гостей Пандемониума, как пример... А ловкость рук я еще не потерял.
А мой путь в деревню – снова был коротким – на этот раз я воспользовался эфирной птицей и боги знают, какое лицо было у Осмара, когда я сказал ему, что должен открыть врата в Пандемониум… и как он осекся, когда за моей спиной появились так привычные для меня черные крылья.
Я не прощался. Я еще вернусь. Но я знал, чувствовал взгляды Уль Гор Ррына, Мину, Реневир… я еще вернусь и попрощаюсь, помогу этим людям, чем могу, все-таки они помогли мне встать на ноги, и по долгу и совести я им должен куда больше, чем «кинары, курян!» И да, если вспомнить о кинарах, то у меня тут еще должок, что б его балауры побрали!
Портал был открыт и под моими ногами был снова серый камень Пандемониума.
Кого ты хотел удивить?
|
| |
|
|
|
| Ollaida | Дата: Пятница, 30.03.2012, 02:55 | Сообщение # 4 |
| Написал Ollaida в Пятница, 30.03.2012, 02:55 |
|
Отражение.
Группа: ОТРАЖЕНИЯ
Сообщений: 53
Награды: 0
Репутация: 0
Статус: Offline
| Заключение было довольно коротким по сравнению с вечностью, что я прожил, и в отличие от расхожих мнений – оно не было в тягость. Меня даже мысли не посещали – о смерти, о том, что меня заточат. Последнее сейчас казалось так же приемлемым. Затылком я чувствовал и взгляды аканов, что охраняют Пандемониум и нет-нет, ощущал присутствие безмолвных исполнителей. Формально я был признан не виновным, но все равно – мое отсутствие вызывало очень много вопросов у Шеддимов. Что ж… таков их долг.
Меня выпустили (после улаживания всех формальностей) в середине дня и сейчас площадь Пандемониума была залита рассеянным светом от которого приятно резало глаза. Вода, в самом центре площади едва доходила мне до колен, но это не мешало мне – обойти ее, в отличие от многих даэвов, кто чуть ли не купался в ней. Странное чувство – вода вызывала отвращение, словно прилипшие к коже доспехи от крови, словно становишься неповоротливым и тяжелым. По центру был «остров», если его так можно было назвать и нужно было спуститься со ступеней у храма Фенрира, центрального зала, (но для меня он оставался храмом воинов Фенрира) что бы поговорить с той, что продает лучшие крылья… (я не узнал ее, впрочем врят ли ее имя будет такой уж загадкой, после посещения храма золота, где можно купить все… включая информацию, некоторую дадут «авансом» с пожеланием пользоваться их услугами в дальнейшем). Крылья, там всегда можно было купить усиливающие накладки на крылья, вызывало чувство слабости – вызвало смех, горечь и ярость! Мои крылья были еще слишком слабы и я не смогу, я точно знал – не то, что пересечь бездну, а даже вылететь в нее – эфирные ветры будут слишком сильны, не говоря уже о стрелах, клинках и заклинаниях Элийцев. Странная вещь – сейчас, идя по площади, вопрос всплыл в моей голове – я больше ненавидел Элийцев, нежели Балауров, больше боялся Элийцев, нежели Балауров. Хотя и знал, что Элийцы не достаточно сильны и стоило бы бояться Балауров, кто смог бросить вызов самому Айону и разрушить его творение. Все выходило наоборот.
Логика отказывала, но какая-то правда для меня самого в этом парадоксе была.
Я оставил эту слабость. И медленно и не торопясь шел к Храму Золота, уже с середины площади я слышал и зазывал-даэвов, кто звал к своим лавкам и расхваливал товар – от красивой одежды до зелий и свитков с заклинаниями, от магический камней до частей тел балауров. Мало что изменилось за сто лет то… мало что. И шиго, которые сновали туда сюда – большей частью – к платформам, что летят в порт. Если хотите найти шиго идите в порт или в храм золота, а еще не примените пройтись по темным закоулкам Пандемониума ночью, даже в Пандемониуме есть контрабандисты. Правда это скорее дань моде – не хоти аканы и, самое главное, Видар видеть их – их бы не было.
Я шел к храму Золота, никуда не спеша, не торопясь. Наверное, слишком медленно. Казался паломником, что пришел в город, а по пренебрежительным взглядам Даэвов – кто прибыл в Пандемониум по делам, я понимал одно, город мало чем изменился. Так было всегда – ты долго отсутствуешь, сражаясь в бездне, а потом – не приходишь под эфирные всполохи и радостные крики толпы, а приходишь в обычных доспехах, или простой одежде, что бы передать приказ, забрать приказ, взять заказы у Шиго, купить что необходимо (по мелочи), купить что-то для легионеров… Сьерра вечно просила, когда кто-то будет в городе, что бы покупали ей ники, она очень переживала о том, что может не вернутся – что ж, как ей не объясняй, что кибелиск хранит ее, ей было не по себе остаться даже в патруле без этой вещи в своем кубе. Или Ингус, который любил узнавать последнюю моду и всегда знать что в моде и не брезговал никакой возможностью… Имена, как спарки заполняют голову. Их много и за каждым из них своя история.
Но я – миновав торговые лавки даэвов, собранные на скорую руку и легко помещающиеся в кубе, что бы вытащить в нужный момент, вошел в храм золота.
Велдина (Даэв процветания, а я бы сказал Даэв сплетен и слухов – не вижу разницы), сразу же поприветствовала меня – я не собирался выяснять, откуда она знает кто я – у нее обязанность такая, знать всех и вся. А меня ждали шиго, что хранили вещи – тут должно было остаться много с прошлых времен. Только вот – я изрядно встал в ступор, когда понял, что хранилищем теперь заведуют совсем не шиго, а люди. Люди, а не шиго, я уж был готов ждать – мягко сказать перебранки с их «кярун», «нян-нян» и вежливыми хитрыми глазками, и к своему удивлению понял, что разговариваю с очаровательной Росквой и мало того, что она готова уделить мне все время и найти не только меня в списках, но и вещи, так еще и крайне вежлива. В каких-то местах Пандемониум меняется только к лучшему.
Каких-то пол часа и мне выдали список давно позабытых вещей – чего только не было, что правда сейчас мне было – как ожившему мертвецу припарка из аделы – то, что я не смогу натянуть лук оставленный когда-то здесь, я даже не сомневался. А вот кинары, которые были оставлены на хранение мне пригодились.
Вторая остановка была все-таки у шиго и вот здесь пошло, так знакомый мне торг с этими хитрыми мордами, которые заботятся, очень заботятся о своей выгоде и что бы ты не заметил подставы. Кинары (как на мой взгляд) были потрачены с пользой – новая броня, новые сапоги, новые перчатки, даже пояс я приобрел. А вот лук все-таки не рискнул менять, мало ли что купишь, если в броне я не сомневался, то на счет оружия шиго я не доверял. Какая-то старая привычка. Но я оставил достаточно кинар – что бы шиго были любезнее обычного. Количество слухов, в том числе о новой перебранке у модельеров Анхейла, меня заставила только улыбнуться. И я был не против отнести – записку одной из них, только что бы посмотреть – что там положено «за пирожные» и чем в очередной раз могут порадовать они глаз. Ведь с самого начала знал, что ввяжусь в очередную интригу – но это было как бальзам, на еще не закрытые раны.
Пусть.
***
Клыки Фенрира – лучшие из достойных, достойнейшие из лучших. Но меня всегда интересовал вопрос, а кто тут кого защищает – Видар их или они Видара?
Меня не остановили на входе и я вошел, что дойти до «высокого кресла» на котором должен был бы принимать пришедших к нему Военачальник Пандемониума. Так и вышло, я преклонил колено перед троном , но на этом формальная часть была закончена. Мы давно не виделись и не так много осталось тех, кто помнит тысячелетнюю войну. Много эфира утекло с тех дней (а выражение обрело совсем иной смысл и иную суть) – слишком много, я бы сказал. Да, по старой памяти мы расстались совсем не друзьями и встретились так же, его рыжая грива всегда меня бесила, а голос вызывал изрядный приток раздражения, а если вспоминать, что только авторитет легата того легиона где я служил, не дал мне познакомиться с заточением (сейчас, я честно признался, что одному Айону знать, что было бы тогда), мы «просто» говорили. Когда ни слова не обходилось без очередного цинично-унизительного или цинично-откровенного воспоминания о прошлом и, конечно, как я мог забыть о моем сегодняшнем положении и бессилии. О том, что – доверия мне нет, но Видар еще помнит мою упертость (угу, как у тару, так же лобная кость не прошибается) и понимает, что я готов служить Асмодее (если конечно я не якшался с элийцами и не был прихвостнем балауров). Я ожидал вопроса, не из-за меня ли срывались поставки к крыльям Сиэли. И конечно, в итоге, ничего лучше чем засунуть меня в морозные земли Альтгарда он – не то, что придумать не смог – а сделать не сможет, во избежание. Почти нарвался на сарказм в своем бессилии и не умении руководить, конечно, в завуалированной форме. Хотя если говорить о том, что меня готовы были убить на месте, что бы я отправился прямиком в Исхальген или не убить, а схватить, я совсем не отрицал.
Впрочем, я понимал. И принял его распоряжение… чего мне это стоило. Я?! В Альтгард?! Где опаснее оксида или бешеного медведя никого не встретишь?! Да, балауры на его голову! Но я промолчал. Вернее как – молчание было красноречивее слов. Я мало изменился, каким я себя помню, вернее, что я помню о себе. Перья повыдергать я все еще могу, может не так эффективно как раньше. «Угу, еще отправь меня в Исхальген – людей защищать от самой страшной напасти племени бешенных му-му! Или может нести стражу вокруг твоей спальни?»
Одно удовольствие смотреть на его рожу. Одно удовольствие.
Теперь, тьфу, балауры дери этот бред, в который нет-нет, но превращается моя жизнь.
Кровавая ярость редко была тем, что я лелеял в себе (в отличие от тех же гладиаторов), но и не тем, что я забыл. Сегодня ну не смолчал.
Но вот на совет обратиться к Сигин – за книгами и наставлением – я взревел, что не его это дело и я сам разберусь, кому и как мне обратиться! Нервы и мое терпение было не тем, что стоило тратить по пустякам. Пусть я сейчас слаб… Мы расстались, как и обычно – дико недовольные друг другом, дико злы на упертость друг друга и желанием (что рано или поздно произойдет) высказать ВСЕ!
Я медленно и плавно летел к кибелиску. Видар еще не растерял хватки, хотя и достал меня далеко не с первого удара.
Дорога была короткой, так что я долетел, как и предполагал до Исхальгена, в весьма сжатые сроки.
Впрочем, я понимал, не то, что хотел сказать этот напыщенный дебр, разговор с наставником мне поможет, хоть как-то упорядочить, что я помню. И Сигин поможет мне в этом. Можно сказать, я был дураком, что не поблагодарил Видара или что в очередной раз перешел ему дорогу. Неужели за столько лет, что я служу Пандемониуму, он еще к этому не привык?! (Или я не привык к его упертости? Вопрос спорный).
Но Сигин была одной из лучших и не единственной! Впрочем – все это было бравадой, а может я был несколько не прав, что я был бы согласен с заточением?
Старое, знакомое, теплое чувство возрождения, когда холодный эфир создает тело и возвращает в него душу. Сначала холодно, потом, кажется, ты захлебываешься воздухом, потом – кто-то закрывает глаза. У меня же рука привычно легла на лук, а взгляд ловил уже любые тени. Это нельзя описать, а сейчас это вдвойне тепло – потому что давняя память и хоть мы терпеть не можем друг друга, а мой язык по-прежнему мне враг. Я – рассмеялся. Видар постарел (если так можно назвать), но хватки не растерял. Закончу, вернее, начну, а потом закончу с делами в Альтгарде и выпьем. Как обычно.
***
Меня узнали далеко не сразу - как балаур свалился, шиго не заставил себя ждать с напоминанием о долге, хотя уже был вечер. Так ему и отдал 10 тысяч кинаров – это с лихвой покроет все его старания и ту услугу о которой я просил. А вот о жратве для Мунина, я, как и обычно, забыл. Короткий разговор с Уль Гор Ррыном, чем я могу помочь – проблемы обычные с оборотнями да му-му. Но ночевать здесь я не стал, вернулся в Пандемониум. Таверна, выпивка, комната. Все что нужно было… А с утра, с больной головой к Бальдру, пусть говорит, что там ему надо. На больную голову, то что он говорит всегда проходит быстрее или так кажется.
Выпивка – это самообман.
Но спасает.
Меньше всего войдя в храм – я мог ожидать там увидеть Тиалфи! Балауры меня раздери!
- Тиалфи?! – Повысил я голос, что бы несколько послушников храма посмотрели на меня так, словно я – нарушил что-то, но я так не считал.
- Тсс, - улыбнулась она, указательным пальцем пересекая губы, словно говоря мне молчать. Я нетерпеливо пересек мост внутри храма, подойдя к ней. Она почти не изменилась – разве что косички в хвосте, раньше она носила их распущенные. Мы служили вместе.
- Я думала ты погиб, - улыбнулась она и обняла меня, я обнял ее.
- Может быть так и было, Тиалфи. Я вижу, ты похорошела за прошедшие годы?
Она засмущалась, румянец на ее щеках, ее красил.
- А ты все такой же неугомонный и молодой? Я стала матерью, теперь воспитываю детей, обучаю молодых даэвов. Где ты пропадал? – Спросила она.
Я хмыкнул:
- Очаровывал красавиц и делал из ухажеров подушечки для иголок, - отмахнулся я.
Она нахмурилась, понимая – возможно как женщина, возможно как мать, не то место, не то время для этого разговора.
- А что привело тебя сюда? – Снова она улыбнулась.
А я смотрел в ее глаза, сейчас уже выпустив из объятий и облокотившись на колонну.
- Бальдр приказал, я думал, ты слышала.
Она хихикнула.
- Ну, еще повздорил с Видаром.
- Об этом весь Пандемониум слышал, - отмахнулась она, - как Легат отправил в далекое путешествие какого-то молодого и спесивого Даэва.
- Какие эпитеты, я польщен. – Расплылся я в совершенно не наигранной улыбке. Ну если учитывать какое количество там было людей и даэвов, я промочу. Я прикрыл свой оскал рукой, что бы не заржать. - Молодой, спесивый. А потом, по приказу военачальника Пандемониума, в Альтгард. Я понимаю, что стою не много, но Альтгард?!
- Не мне тебя учить, но в Альтгарде с того времени как ты пропал многие изменились – оборотни совсем распоясались, да еще какие-то странности в Имфетиусе – там находят одиум.
- Тиалфи, ты ничего не путаешь? Одиум это прерогатива Элиоса, именно оттуда мы его в свое время забирали себе, что бы понять, что это такое.
- Нет, не путаю.
Я мрачно кивнул. Но честно буду держать и дальше зло на Видара! Еще что б я его пообещал прощать?! Тьфу! Пошел он в задницу к балауру!
Она рассмеялась и взъерошила мои волосы, так и читалось по ее глазам: «Снова вы нашли общий язык, да, Сиер?» Нет, она рассмеялась. Я решил было хмуро посмотреть на нее, но не выдержал и улыбнулся.
- Не представляю я тебя матерью, ты с кучей маленьких детей. Как помню – от твоих стрел никто не уходил, хотя ты нас всегда берегла.
- Бальдр освободился, - она кивнула в дальний освещенный только всполохами свечей конец зала, а я… Выдохнул, опустил глаза. – Поможешь мне потом, вспомнить старые навыки?
- Конечно, - она погладила меня по волосам и я понял, что где-то я все еще тот мальчик, который учился стрелять из отцовского лука, носился с братом по лесу, прятались от матери в сене, которым кормили ручных браксов.
Я отмахнулся, угрюмо кинул «спасибо», каждый раз отвратительно чувствовать себя беспомощным, хотя обернувшись, улыбнулся, видя ее задумчивое лицо. Тонкое лицо, острые уши, косички теперь не лежащие на плечах, а собранные в хвост.
- Приветствую даэва, идущего путем тьмы. Твой путь был долог Сиер, - его голос мрачен и торжественен, а в тьме храма, здесь я слышу как трепещет огонь. И в этой тьме…. Я чувствую покой.
Я молчал.
- Когда твоя душа в смятении или ты хочешь помолится, приходи, двери храма Пяти Богов всегда открыты.
Я склонил колено перед ним, где-то в душе появлялся покой, темный, тихий покой. Он не казался забвением. Он был покоем.
Бальдр оставил меня – вернувшись к делам, какие-то даэвы приходили… Но я – так и стоял в стороне, укрытый тьмой и молился, кажется не за себя. Я знал, что не за себя. Молился без слов. Молился без слез. Молился в тишине и темноте. Молился за тех с кем служил. Молился за тех, кто ушел в поток Эфира. Молился за… не было мыслей, как назвать или что сказать. Молился за то, что рано или поздно я найду брата. Кровь от крови. Плоть от плоти. Мне не важно было, сейчас, здесь, найду я его среди Элийцев или среди Асмодиан в каком-нибудь заброшенном храме. Сейчас я знал – он жив. Мое прошлое как детская мозаика медленно возвращалось ко мне. В этой молитве Пяти Богам. В этой молитве каждому из них. В темноте, среди треска огня.
И весь наш разговор с Бальдром – замечательно. Снова на роже была нарисована прежняя циничная гримаса. Впрочем, с Тиалфи я снова улыбался, перелистывая, прямо здесь, сидя на «возвышении» у ее ног книги, которые она мне и давала. Это помню, это тоже помню, это – ну извини, как ставить ловушки я еще не забыл.
Она иногда меня поправляла. Что я не так держу лук, вернее так – но так этот выстрел не сделаешь, так можно стрелять потом, когда меня не видят, но не сейчас.
- А руки помнят.
- Помнят, - согласилась она. – Придешь сегодня на ужин?
- Я захвачу что-нибудь выпить, за встречу.
В ее глазах была капля осуждения, но кажется она не стала спорить, толи зная меня, что я сделаю по своему, толи себя, что она не нальет мне больше нужного.
Сегодня хороший вечер. Мы вместе с ней идем к ней домой, через площадь Пандемониума, когда я все-таки зашел и взял у Шиго выпивку, нигде в другом месте, ничего крепче сока не продается. Я познакомился с ее детьми и ее домом. Даже не стал напиваться.
А потом, когда мои старые сказки надоели детям, вернее мама, как мама угнала их спать. Это не угнала, это они уснули с нами в гостиной, а потом мы их отнесли спать. Мы долго говорили, до самого утра о делах прошлого и нынешнего. Об Альтгарде и том, что там действительно сейчас не так спокойно, как было, об Исхальгене, что-то там странное твориться – что-то оборотни стали наглее и люди что прилетают оттуда, вечно жалуются, просто о жизни, когда я сидел рядом с камином, пытаясь согреть вечно холодные руки.
Кого ты хотел удивить?
|
| |
|
|
|
| Ollaida | Дата: Пятница, 30.03.2012, 02:56 | Сообщение # 5 |
| Написал Ollaida в Пятница, 30.03.2012, 02:56 |
|
Отражение.
Группа: ОТРАЖЕНИЯ
Сообщений: 53
Награды: 0
Репутация: 0
Статус: Offline
|
Исхальген, где я, наконец-то, закончил все дела, что меня держали – как помог бандитам Ррына с оборотнями и му-му, людям довольно сложно одолеть их, Даэву куда проще. Принес еду для Мунина из самого Пандемониума – я не считал, сколько было потрачено кинар, меня это волновало в последнюю очередь, ну и как финальный аккорд – уничтожил пространственные врата – на плече притащив верещащую Рани к разбойникам и сдав ее отцу. Таких проклятий в спину, как от этой девчонки я давно не слышал. Посмеялся знатно.
И Альтгард. Бездна – холодный ветер в лицо, сразу же обветренные губы, холод который забирается под доспех и сильные потоки эфира, в которых можно раскрыть крылья и взлететь. Как же я был слаб,… но это меня тогда не остановило, раскрыв крылья, я взлетел к порталу и на осколок скалы, что парил над Альтгардом, остановился там передохнуть. Ветер безжалостно трепал волосы, а снег забивался за ворот простой кожаной куртки, но все это только доставляло удовольствие, вместе с бутылкой бренди. Сев, я закрыл глаза, чувствуя спиной недовольные взглядов аканов, слишком молодых, что бы помнить, что было на самом деле.
***
Я родился еще тогда, когда Атрея была единой и целой. Я плохо помню, какой именно она была. Сейчас мне кажется, что это был далекий и прекрасный сон. Помню кристально голубое небо и золото колосьев, которое простиралось так далеко, что казалось уходит на небо (казалось, они простирались так далеко, что я мог видеть их даже на «стенах, уходящих верх на небо»), кристально чистую воду, в которой руками можно было ловить рыбу. Наш большой дом, огромный сад, в котором круглый год собирали урожай овощей и фруктов, и большое поле - от сюда и до самого края мира. Огромное поле. Как отец говорил «наше достояние и богатство». А еще я помню теплую, вечно посмеивающуюся над нашими выходками и беспокоящуюся улыбку матери. Грустящую, когда мы проказничали больше остального. Серьезный взгляд отца и «еще больше работы» вместе с ремнем по задницам. Смех, радостный смех сестер. Нам благоволил сам Айон. Башня вечности была центром мира, и ее можно было видеть, где бы ты ни был – никогда не заблудишься. Вокруг нее вращались солнце и луна.
Сад с меллой. Она цвела огромными бело-красными цветками, в две ладони. Каждый раз, когда она цвела, на столе в доме стоял большой букет из цветов, и всегда в это время было мясо диких фогусов. Отец брал меня на охоту, в это был сезон охоты на толстых диких «свинок». Ароматный запах тушеного или жареного мяса, запеченная целиком тушка на открытом огне. На всю нашу совсем не маленькую семью – не только родню, но и работников.
Помню высокие деревья с фруктами и ягодами. Огромные загоны для домашних фогусов и браксов. Каждое утро я, мой брат Лит и наш отец гнали браксов на водопой. А потом Лит, так как был самым младшим, вместе с парой-тройкой других таких же мелких мальчишек, детей работников, оставались следить за ними, а я и отец шли обратно домой, рубить дрова, обрабатывать поле. А если надо то помогать и маме, Аскерии, по дому. Тогда я считал себя взрослым. Иногда, под каким-нибудь предлогом, а если говорить честно, то просто из-за желания побездельничать, я оставался с младшим братом, задерживался, и мы вместе гоняли браков или катались на них, за что получали нагоняй от отца и еще больше работы. Но нас это никогда не останавливало. Помимо брата у меня еще было четыре сестры. Самая младшая Пран, была еще грудным ребенком. Вторая - погодка с Литом Нармия. Она носилась с нами и не отставала от нас ни на шаг. Для меня брат был всегда Литом. А так Литар. Как и я для него, вечно был «Си», на оставшиеся буквы, когда он был маленький, ему не хватало сил чтобы выговорить, а потом видать не хватало ума или хватало наглости! Или в отместку мне за то, что я звал его - Лит. Не важно, зла мы друг на друга с братом все равно не держали,… а шалили вместе, как и дрались за внимание матери и отца. Не без этого. Хотя чего скрывать, ремня нам доставалось поровну, работы тоже поровну, но по силам каждому, прежде всего, когда мы трепали нервы маме, и пирогов тоже поровну, когда мы не были сами себе «фогусами» или «трирогами между двух копн сена». Нармии доставалось меньше, да и часто мы ее выгораживали. Наверное, мама знала об этом.
Еще две сестры были старше нас: Райка и Вилла, но это последнее что нас смущало, хотя они нас и гоняли. А мы прятались в стогах с сеном, дразнили их и дергали за косы.
Таково было мое детство. Большой дом, расположенный в стороне от любых больших городов, или поселений аборигенов. Вечный шум, гам, постоянная работа, большие поля. Благодаря браксам и наемным работникам, что жили у нас, мы поставляли лучшее зерно, какое только могли вырастить, во все близ лежавшие поселения и на большие ярмарки. Куда, по мимо людей, привозили свои товары и аборигены – оборотни, большие кошко-подобные – украшения, и лучшие, что видели люди шкуры. Редко-редко можно было увидеть на такой ярмарке могучих с темно-красной кожей краллов, часто они приносили на обмен руду, которую не могли добывать люди. Му-му и брауни, я почти не помню, хотя кажется они тоже были. Вечные шиго, которые могут всучить все что угодно и по каким угодно ценам. Без них не обходилась ни одна ярмарка, ни один торг, а уж как они любят посредничать.
Большие ярмарки.
Крик матери с крыльца: «Обед». Или прибегающие «мелкие» верещащие по пути: «Обед». Вечерние песни под звуки музыкальных инструментов. Смех. Да чего скрывать и слезы – из-за драк, из-за того что был не понят, обиды из-за того что снова наказали за проказу или наоборот радость за эту проказу, не смотря на ремень.
Я помню времена мира.
С утра и до поздней ночи мы работали, даже если зерно еще только всходит, нужно заботиться о браксах, нужно заботиться о фогусах, нужно... принести воды в дом. Но было время и на поваляться в сене и по подсматривать за девушками, что купались на реке, хотя за это обычно так попадало, но все равно было интересно. Находилось время и вознести молитвы Айону, а то и послушать бабушкины сказки.
Бабушка – казалась олицетворением добра, она была удивительной женщиной – мудрой и старой, ни вторую бабушку, ни дедушек, я не помню, они ушли раньше в поток Эфира, к Айону, а ее невозможно забыть. Как и ее голос тихий, мягкий, раскатистый.
-…второй раз пришли два крестьянина к Драканну Бритре, что бы испросить у него помощи. В прошлый раз они не могли поделить землю, а в этот раз фогусы одного принесли приплод от фогусов другого, так кому же принадлежат эти фогусики? На равную долю, никто из мужчин не соглашался, да и не делится 41 поровну-то. Как поделить, если фогусы одного просто сделали дело, а второй мужчина выкармливал и выхаживал фогусов? И как и прошлый раз Драканн Бритра сказал – поступать по совести и не разделил маленьгих-фогусов, потому что без матерей они умрут, а тот у кого жили фогусики отдаст – когда те вырастут второму фермеру. И третий раз они пришли, обвиняя друг друга в поджоге – и третий раз Драканн задумался – и не стал делить и возмещать все, а сказал им отдать все детям – у одного была красавица дочка, у второго молодец сын. Мужчины доверились мудрости Драканна и к их удивлению – вскоре на всей земле вырос большой дом, межа между полями и землями была зарыта, а фогусы стали общими потому, что дети этих двоих любили друг друга и после того, как у них появилась своя земля, они сыграли свадьбу, по всем традициям Айона и жили они долго и счастливо, не деля ни фогусов, ни кидаясь обвинениями друг в друга.
Бабушка сидела в кресле перед огнем и трепала Лита по волосам, я уже спал. Отец взял меня на руки, а я обнял его, потому что так было удобнее, и сквозь сон спросил:
- Па, а чем сказка закончилась?
Но ответил Лит, тоже идущий рядом с нами и тоже уже клюющий носом.
- И жили они долго и счастливо. – Отец всегда так говорил мне.
Я кивнул, потом бабушка расскажет еще сказки, такие или другие, знала она их превеликое множество, наверное, думал я, когда я буду таким же как она, я тоже буду знать много и разных сказок.
Такие сказки были наверное для Лита. Хотя сказки были не только добрыми, иногда конец был совсем не добрым, я редко засыпал. Он наоборот спал под те, которые рассказывали для меня. Об огромном белом-калифе, что жил под мостом. И когда на небе скроются луна и солнце он выходил на охоту и ждал свою добычу под мостом. И если кто-то будет проходить по мосту в такое время – то непременно будет разорван им. И двум сестрам – было очень интересно, живет ли калиф под мостом в безлунные ночи, и они как-то убежали из дома. На утро их никто не нашел.
Я никогда не крался к мосту, потому что последние строчки сказки задели меня до глубины души – что мама, и отец тех девочек горевали об их потере и так никогда и не нашли места, виня себя за то, что произошло. Я бы хотел победить калифа, а если я не справлюсь?
Я не хотел, чтобы мои родители переживали. Впервые обиделся и разозлил на брата, когда он назвал меня трусом! За драку нас наказал отец, а мама пожалела, рассказав, наверное, какую-то простую истину – какую… Айон только помнит. Но к мосту по ночам, когда не видно было луны, я не ходил, а брат, больше не называл меня трусом.
В деревне на ярмарке, я рассказал старосте о калифе под мостом и он сказал, что непременно пришлет кого-нибудь «победить белого калифа».
Когда Лит повзрослел, мы уже все вместе шли на поля и возвращались к обеду, а потом только к ужину. Полю нужен был уход – а росло все быстро, не успеешь посадить, уже и снимать урожай пора. Я не помню голода и болезней, хотя и помню смерть нашей бабушки, которая умерла дома в покое и благоденствии, счастливая, что у нее такая крепкая семья. Помню ее морщинистое лицо и морщинистые, но такие теплые руки.
Я плакал. Тогда ко мне подошла мама, и обняла, а я сказал, что «Я не плачу». Она согласилась со мной.
Отец нас с братом учил всему что знал сам – как растить зерно, как правильно его сажать, как правильно охотиться, он умел это не много, у меня получалось значительно лучше. Силки и капканы. И меня распирала гордость, когда я мог сказать маме и сестрам после охоты, что это «я поймал!». А отец хлопал меня по плечу.
Лит как-то был не сторонником охоты, попроказничать это завсегда, но вот на охоту он не ходил, больше любил рыбалку или почитать что-то. За книги меня было силком не загнать, ну как Лита на охоту, в отличие от охоты за книги загоняли уже меня. Учили нас читать и писать, я не любил это, но учился. Не понимая, зачем это нужно, я же не жрец и не старейшина деревни. Пока отец не показал мне тяжелые учетные домашние книги. Но все равно читать и писать я не любил, а приходилось. Лит мне помогал.
Среди наемных работников, была очаровательная девушка Ски, которая была не против поозорничать с нами… Хотя я бы сказал, что мы озорничали на ее глазах, и редко-редко она присоединялась к нам. Хотя и работала она, чуть ли не больше остальных… и именно она стала моей первой любовью. Лит, дразнил меня, а я не знал, как подойти к ней и что сказать, только соглашался на очередную проказу или старался помочь ей в работе: принести что-то, отнести, вскопать, выгнать «Упрямого». Это был большой и очень упрямый бракс, который вставая в борозду, просто пойдет вперед, но сначала его нужно было выгнать из загона. А для Ски – это было невозможно.
Медовые волосы, чистая улыбка, золотистая кожа и глаза цвета хмельного меда, вечно насмешливые и беззаботные. Разве в нее можно было не влюбиться?
Я носил и огромные букеты полевых цветов, и даже отложил деньги, что бы купить ленточки на ярмарке, купил и подарил. Вместе мы гуляли по вечерам, тогда я не мог связать двух слов, когда она смотрела на меня, и глупо смотрел на нее, что-то говорил, кажется совершенно невпопад. Дурак-дураком был.
И еще глупее я чувствовал себя – когда мы первый раз поцеловались, а уж о первой ночи на сеновале, я просто промолчу – глупо, не ловко и как-то нелепо все было, хотя и хорошо. Нелепо, но здорово.
И это был я? Сейчас, сидя на ледяной вершине Альтгарда, я мог недоумевать. Нелепые поцелуи. Глупые, ласки. Но как-то оно все обошлось. Ей понравилось. Мне тоже.
Кого ты хотел удивить?
|
| |
|
|
|
